В качестве своеобразного подарка первая глава кланбука Цимисхов.

Умереть молодым - это большое несчастье, поэтому мы молимся: «Да созреем мы до того, как смерть пожрет нас...»

- The Handbook of Yoruba Religious Concepts, Baba Ifa Karade

Мы - Цимисхи...

Что за мешок дерьма! Едины мы были до тех пор, пока Цимисх не создал своего первого потомка. После этого все изменилось. Ты еще услышишь, как в кланах говорят о Енохе и том, как мы существовали «все вместе», словно в постановке у какого-нибудь Диснея. Господи, Енох был этаким зоопарком Каина, где жили смертные, вот и все.

Ты думаешь, что знаешь Проклятых. Ни хрена ты не знаешь. И то, что ты сейчас усвоишь, - это не урок, это исправление ошибок. Забудь про опущенных карфагенян и имперскую славу Рима; им пришел конец, и на то были чертовски весомые причины. Окружающий мир почти не повлиял на нашу историю, зато на нее повлияли сами Цимисхи. Нас недаром называют Извергами. Посмотри правде в глаза. Братья и сестры в Каине - вот кто мы такие. И тебе пора понять, почему это так.

- Глаз, священник стаи Семь Рук.

читать дальше

Словарь Цимисхов

Хорошенько заучи эти термины, потому что многие Изверги помнят о них даже в нынешние ночи.

Ажи Дахака: в иранской мифологии - трехголовый дракон демона Ахримана. Для Цимисхов он стал воплощенным Святым Граалем метаморфов, просвещенной и предельной формой бытия, к достижению которой, возможно, приводит широкое использование Изменчивости.

Богатыри: «древние доблестные герои», или же аллюзия на странствующих рыцарей Цимисхов.

Бояре: дворяне или знать.

Княжьи мужи: землевладельцы, занимающие более низкое положение, чем воеводы Цимисхов. Княжьи мужи составляли костяк сил, выступивших против старейшин Цимисхов во время Мятежа Анархов. Сейчас так называют любого Цимисха, претендующего на знатность. Из-за этого звание уже не так почетно, как было когда-то.

Колдун: заклинатель клана, использующий стихийную магию и магию духа.

Имение: цитадель или крепость аристократа Цимисхов, из которой он правит. В современном языке имение может означать богатое (или особо отвратительное) убежище.

Шляхта: хотя само по себе слово означает «мелкопоместное дворянство», шляхта - это солдаты, шпионы, телохранители и защитники Цимисхов. Эти гули, измененные ради службы, сильны, умны и смертельно опасны.

Вотчина (tirsa): земля или владение.

Воевода: обычно это землевладелец или владыка из числа Цимисхов. Значение термина на удивление расплывчато. Часто этим титулом пользуются Цимисхи, владеющие обширными угодьями или обладающие значительной властью, а вот молодые члены клана воздерживаются от подобных именований.

Вождь: безмозглое создание, слепленное из тел множества младших гулей. Среди современных Цимисхов эта практика постепенно выходит из употребления. Под воздействием Изменчивости и колдовских ритуалов гули сливаются в тварь, единственная обязанность которой - уничтожить и изувечить все, что попалось ей по пути.

Задруга: «большая семья», в которой все родственники правителя живут вместе и объединены сильными семейными узами. Ранее задругой также называли семьи ревенантов, и старшие из Цимисхов до сих пор используют этот термин.

Образ Зуло: чудовищный образ Цимисхов, принять который позволяет глубокое понимание Изменчивости. Изверги переходят в эту форму во время боя или для того, чтобы запугать врагов.

Наследие прародителя

Записано со слов Тита Виллисента, советника консистории.

Так ты хочешь узнать прошлое, вплоть до партии Старейшего в этом божественном танце? Все началось в Енохе, городе, созданном Каином в безуспешной попытке примириться с Всемогущим. Под влиянием одиночества он уже трижды давал Становление и смотрел потом, как его кровь растекается все шире, давая жизнь кланам. Может быть, он предвидел неизбежность своих поступков, если же нет, то [Цимисх] сам отметил это.

Вопреки всем утверждениям и рассказам посторонних, Старейший, а значит, и его потомки, появились на свет между Тигром и Евфратом, этими двумя ногами шлюхи, а вовсе не в Карпатах. В ранние ночи Еноха, когда остовы строительного леса были единственными городскими укреплениями, а эхо Великого Потопа едва долетало сквозь тысячелетия, Каин обратил Иноша Законодателя, первого из своих детей. Инош, также известный как Енох, изнемогавший из-за скорби в сердце, искал способ избавиться от частиц хаоса, которые, как он считал, привязывают его к Зверю. Стоит исчезнуть этим узам, как Зверь ослабит свою хватку и издохнет.

Напрягая силу воли, Инош собрал воедино все изменчивые и изначальные частицы плоти и выплюнул их в смертный сосуд - [Цимисха], известного мага и провидца. Инош вознамерился убить Старейшего, которого почитал носителем своего проклятого семени, самых диких и яростных его свойств. Но на восставшем Старейшем не было следов порчи, и был он вовсе не тем жестоким Зверем, которого опасался Инош. Ощутив сострадание, Законодатель пощадил Патриарха, осознавая, что предположения его были ошибочными. Хотя Зверь выл в сердцах обоих, Старейший не был тем чудовищем, которого ожидал увидеть Инош, по крайней мере, внешне.

К удивлению сира, алчность и вырождение в Старейшем проявились не более, чем в его собратьях. Изначально наделенный силой, он обладал гибкой натурой и восприятием и относился к плоти как к глине - послушному материалу в руках скульптора. Более того, Старейший понял, что лишен устойчивого физического облика. Лицо его, подобное подвижной ртути, перетекало от одного образа к другому. Инош, пытаясь избавиться от собственных слабостей, неведомым образом воплотил в физической форме метки Зверя, пятнавшие его тело и душу, но Зверь приносил с собой и дары - интуицию, причудливость, выразительность, воображение и, самое главное, способность к росту. Цимисхи, все и каждый, наделены этими дарами.

Старейший почитал себя первым среди Патриархов, хотя и держался в стороне от них. Глаза его видели, что прочие Каиниты остановились в своем развитии. Им не дано было вырасти, превзойти себя-прежних, какими они были в момент Становления. Старейший же, при жизни бывший пророком, заполнял этот мир изумительными, изменчивыми порождениями своей фантазии. Он стал вчерашним, сегодняшним и завтрашним днем человечества, воплощенным, а не предсказанным. Он видел, куда ведет их судьба. Но дети и внуки Каина не обладали таким даром. Смертные становились сильнее, мы же застывали в одном состоянии или слабели. Рано или поздно смертные стали бы править миром, а Проклятым пришлось бы таиться в тенях. Это было неизбежно.

В свою очередь, Старейший чувствовал перемену в себе самом в других Каинитах, одну из тех крохотных метаморфоз, что происходят под влиянием Зверя. Поначалу жажда была такова, что Старейший мог пить из шей и людей и животных. Но затем жажда стала сильнее. Ее более нельзя было утолить одним сосудом или двумя десятками коров, теперь Старейший алкал крови более густой и пряной; он осознал, что только его потомки смогут насытить его. Старейший понял, что с каждым десятилетием тяга к крови будет становиться все сильнее и сильнее. Рано или поздно кровь животных и людей перестанет утолять его жажду. Тогда Старейший сможет существовать только за счет убийства собственных потомков, когда же это время подойдет к концу, Старейшему останется лишь умереть.

Осознав конечность своего существования, Старейший пришел в смятение и провел людской век в уединении и раздумьях, меняя формы и лица, обращаясь то в человека, то в существо из легенд, чтобы найти тот облик, в котором проклятая жажда не терзала бы его. Он изучал свитки, которые некогда наделили его знанием чародейства, надеясь найти ответы в тех угасающих знаниях, что остались у него со времен смертной жизни. Но добился он немногого, поскольку жажда исходила от Зверя, и никакие соображения не могли победить ее. Старейший не мог спастись, ибо, меняя формы, он не менял суть. Жестокая судьба лишила его спасительной благодати, дарованной смертным: умения приспосабливаться ради выживания.

Воплощение изменчивости

Ажи Дахака, Пифон, Иллуянка, Дракула и Левиафан - все они были драконами. Вас удивляет, что это чудовище оставило такой сильный след в нашей мифологии? На самом деле все просто. С самого зарождения человечества драконы жили в легендах. Стадо боялось этих огромных змей, но для Цимисхов они были воплощением великого изменения. Драконы предвещают трансформацию, граничащую с хаосом, они постоянно двигаются, извиваясь и скручиваясь в спираль. Нас влечет не их внешность, но таящийся в них потенциал к перерождению, как в куколке бабочки. Они - живые воплощения той перемены, которую нам только предстоит понять.

Уход из Еноха

В отличие от своих родичей, чье число все увеличивалось, Старейший не желал ни руководить толпами смертных, ни прославлять имя Каина. Более того, он вовсе не жаждал защищать стадо, которое для него было одновременно пищей и канвой. Прочие хмурились, когда Старейший показывал, что плоть их так же легко поддается умелым пальцам, как нить на ткацком станке. Они возроптали против его дара, когда он превратил тело [Носферату] в отвратительную насмешку над красотой, и изменения эти унаследовал весь клан. Они тайком сходились с ним, как сделала [Тореадор], желавшая обрести неземное изящество. Старейший существовал среди лишенных воображения, в то время как его братья [Бруха] и Мекхет вели странные игры со смертными, приходя в восторг от собственных целей и хитроумия.

Старейший знал, на что способно стадо, и его начинало злить то упрямство, с которым остальные говорили о себе языком смертных, не понимая при этом величайшей силы человечества - их изменчивости. Только он видел в людях одновременно пищу и источник вдохновения, а значит, только он и мог назвать человечество своим. Старейший желал преобразиться в соответствии со своим предназначением, сделать себя отличным от того, каким он был сейчас, и люди были ключом к этой тайне. Он легко менял физические облики, но так и не сумел измениться окончательно, чтобы избавиться от жажды, от своего Зверя. И тогда Старейший покинул Енох, зная, что ответы на его вопросы лежат в первобытном мире, куда не распространялась власть Каина и где люди не были ни возлюбленными, которых надо защищать, ни овцами, которых надо пасти. Ему нужно было видеть, как отчаянно борется человечество за выживание, и даже самому усилить их тяготы. Только тогда, как верил Старейший, он сумеет понять, чего же ему не хватает для того, чтобы избегнуть своей судьбы.

Старейший странствовал по землям, которым люди еще не дали названия, идя туда, куда вел его слабеющий дар предвидения. Поначалу он отправился на восток, в ту сторону, где рождается солнце, и обрек там на бессмертие Картаририю. Он даровал становление не от одиночества (он сам был единственной желанной для себя компанией), но потому, что ему нужны были сосуды, на которых можно было бы наблюдать бесконечные возможности и формы приспособляемости. С помощью Картаририи Старейший обнаружил в себе способность разделять чувства своих потомков. Так в каждого из отпрысков Старейший вкладывал множество проклятых даров, помимо самой нежизни. Он наделял их частью собственного изменчивого духа, причащая их своей плотью. Суть Старейшего скрывалась в его витэ, несущем силу изменчивости, благодаря которой дети Патриарха получали возможность по желанию менять свой физический облик. В свою очередь, эта связь позволяла Старейшему выразить себя через каждого из самых одаренных своих детей. Так Старейший в тайне ото всех стал подобен легиону, обретя способность завладевать избранными потомками и пожинать плоды их изысканий.

На обратном пути через Плодородный Полумесяц Старейший обрел второго потомка в Галлоде, вожде племени, чтобы наблюдать через него за событиями в Енохе. Но в дальнейших своих странствиях он выяснил, что людские племена из западных лесов стали малочисленными и не могут дать ему нужного пропитания. В припадке голодного безумия Старейший явил последнее из своих зловещих проклятий, издалека дотянувшись до Галлода и поглотив его изнутри. Причастие, дарующее нежизнь и позволяющее Старейшему присутствовать в своих отпрысках, дало ему возможность поглощать потомков, истощая их немертвые тела подобно чахотке. Таково величайшее проклятие клана, ибо, если Старейший поддастся жажде Зверя, он издалека поглотит своих детей, словно невидимый демон.

Громкие слова

Хрень какая-то. Ты что, хочешь сказать, что мы завидуем смертным? Здорово, мы до сих пор ищем семя чистого творчества, вот только такой пораженческий подход попахивает Камарильей. Мы хоть знаем, существовало это «семя» на самом деле, или это очередная уловка Патриарха, чтобы заставить нас шевелиться? Мы проклятые братья и сестры... так какого черта мы тратим время на какую-то «эволюцию»? Мы не растем! Мы разлагаемся! Мы, блядь, мертвые!

- Хребет, аббат стаи Семь Рук

Купала

Усвоив урок на примере Галлода, в дальнейших своих странствиях Старейший окружал себя племенами людей, чтобы никогда больше не нуждаться в витэ. В пути он обращал тех, кто больше всего подходил ему по духу. В лесистых предгорьях Карпат он создал дитя из Йорака, в пустошах северной Европы дал Становление Белобогу. На побережье Африки он нашел воина по имени Демдемех, который затем ушел в срединные земли первобытного континента, чтобы найти там свою судьбу; а на острове Кипр Старейший встретился с существом, которое потом знали как Дракона.

Старейшему был открыт весь мир, но сам он благоволил землям в сердце Карпат, где обитал Йорак. Он не знал, почему горная цепь так влечет его, но это место очаровывало Старейшего подобно песне сирен. После векового забвения он даже вновь взялся за изучение человеческой магии, хотя дары ее оставались лишь жалким подобием могущества Каина. На востоке по-прежнему процветал Енох, и тень Каина накрывала всех его потомков. Но Европа принадлежала только Цимисху. Поэтому клан назвал эти владения своими раньше всех остальных. Наши земли располагались на Великой Европейской равнине, что протянулась от Восточной Сибири через Урал и бассейн Волги к девственным берегам Атлантического океана. Выбор был сделан правильно, потому что идущие на запад племена проходили через равнину и бассейн Дуная, прежде чем рассеяться по континенту. Равнины к югу от непроходимых болот Припяти и к северу от горной цепи Пинда[1] стали теми двумя артериями, по которым в регион попадали людские племена. Карпаты были подобны кулаку, сжимающему нити всех путей в греческих горах Пинда и на ледяных побережьях Балтики.

Цимисхи взимали «дань» с проходившего мимо них людского потока. Но не все было благополучно, потому что Изверги были не единственными, кто хотел владеть этими землями. Люпины, тогда еще могучие в своей невинной дикости, сражались с кланом за каждый клочок леса и горный выступ. Как бы ни были сильны Цимисхи, им приходилось тяжело. Люпины тревожили даже самого великого Патриарха и грозились изгнать весь клан прочь, назад к ногам Каина. Но напугать Старейшего им не удалось. Прародитель Цимисхов испытывал привязанность к Карпатам, в которых было что-то, созвучное его угасшему дару смертного провидца, то, что снова наполняло его сны силой. Старейший отказался уходить из мест, что шептались с ним, пока он спал, и постепенно научился разговаривать с духом гор, огромным зверем, известным как Купала.

Купала и люпины испокон веков были врагами. В конце концов люпинам удалось загнать его в Карпаты и окружить зеленеющими лесами. Теперь же Купала мечтал вырваться на свободу и говорил со Старейшим в его снах. Дух земли предложил свою помощь в борьбе против общего врага, в обмен же он просил Цимисха освободить его из темницы, расположенной в самой толще гор. Патриарх согласился и провел весь следующий год, изучая необитаемые горные скалы, а Купала учил его магии, которую, как считал Старейший, он утратил после становления. Сам Старейший передавал эти знания самым могущественным из своих детей, которые затем собрались воедино и освободили Купалу.

Люпины отчаянно сражались, не желая так просто отпускать Купалу. В извилистой пещере, где обитал демон, герои оборотней напали на Патриарха и его исполненный сил выводок. И все же Цимисхи одержали победу, когда Купала вырвался на свободу и бежал. Но дух-демон не сумел освободиться до конца: он так долго был заключен в толще гор, что оказался привязанным к почве. Купала не мог уйти ко дворам духов или в ад, который он как-то назвал своим домом. Вместо этого он избрал Карпаты своим новым владением и разделил существование с Цимисхами. Местные люпины, хотя и оставались грозной силой на протяжении многих веков, так и не смогли оправиться от сокрушительного удара. Они потеряли землю, которую хотели защитить, и вынуждены были смотреть, как черная кровь Купалы изменяет почву и леса.

Посаженное семя

Предупреждаю вас, Цимисхи Шабаша. Во всех нас есть кровь самого великого предка. Она дарует нам чудесную изменчивость, которая совмещена с огромной ответственностью. Для нашего господина мы подобны троянскому коню, и если вам суждено будет найти новое понимание бытия, он может пробудиться в вас и обрести форму. Это не изъян, но благословение, ибо так вы возвращаетесь к целостному существованию Единой Плоти, что была до того, как Старейший создал вас и всех нас. Вас благословили возвращением к целому. Прочие кланы распространяются подобно болезни, но мы все происходим от [Цимисха]. Поэтому мы не храним истинной верности Каину, который лишь обрек смертных на Поцелуй. Это проклятие Господа, но не дар Каина! Старейший сам создал нас из своей плоти и наполнил всех нас своей сутью. Откуда, по-вашему, взялось искусство лепки плоти? Это [Цимисх] делится с вами своей мудростью. Может быть, именно из-за этого некоторые из самых старых членов клана сошли с пути изменчивости. Они владеют искусством, но боятся его, ибо оно может потревожить спящего в их сердцах Патриарха.

Легенда о Купале

Ты хочешь узнать о Купале? Что ж, отлично, но рассказ этот даром тебе не пройдет. Так всегда бывает с легендами. Шепчущиеся духи поведали мне, что Купала был одним из них, но владел силой, способной отравить все, что его окружало. В те дни, когда Каин еще сосал Евину грудь, он сражался с люпинами до тех самых пор, пока их самые могущественные шаманы не поймали его. Они окружили его с севера и юга и вонзили в землю свои ужасающие когти. Они содрали с земли верхний слой, как срывают шелуху с лука, и сделали две огромные стены, которые затем соединили, образовав прочную гряду. Невероятным усилием создали они Карпаты и Альпы, заперев в самой глуби их Купалу, который стал подобен зажатой меж двух ладоней мухе. Там он и оставался до тех пор, пока через много веков его не нашел [Цимисх].

Потоп, проклятие и Исход

Пока Цимисхи процветали и наблюдали за тем, как копошатся люди у подножия их гор, в Енохе не все было благополучно. Дети Каина восстали против него, как сам он восстал против Всемогущего, и оросили улицы города своей и чужой кровью. Затем, желая покарать смертных, Господь обрушил на мир Великий Потоп. Бедствие затронуло и Европу; могучие реки, пересекавшие эти земли, принесли воды Потопа в низменности бассейна Дуная, долины По и Рейна. Те, кто сумел спастись от быстро прибывающей воды, бежали в горы. Смертные и Каиниты забирались все выше и выше, и в результате Карпаты стали напоминать остров-ковчег, которым правили владыки из числа Цимисхов. Изверги даровали пришельцам свое покровительство, взамен потребовав дань в одного ребенка с каждой семьи. В знак участия они редко забирали из семьи перворожденного сына. Вместо этого они требовали отдать им младшего ребенка - для еды, опытов или в рабство. В некоторых случаях воеводы Цимисхов заявляли свои права на целые семьи из крупных племен. Так было положено начало подневольной службе, которая постепенно породила семьи ревенантов.

Вскоре после потопа Изверги обратили внимание на появление людских племен, находившихся под влиянием отдельных Гангрел и Носферату из Еноха. Новые племена отказывались платить дань Извергам и проходили через горные перевалы Цимисхов, не предлагая ничего взамен. Цимисхи претендовали на власть над регионом - вполне обоснованно, если вспомнить, что они правили этими землями за века до падения Еноха. Они в одиночку освободили Купалу из темницы и дали отпор люпинам. Пришлые Каиниты в своем высокомерии полагали, что весь мир и все смертные произошли из Еноха, а значит, по праву принадлежат им. Они могли идти куда пожелают, в том числе и во владения Цимисхов, с которыми до той поры им редко приходилось сталкиваться.

Когда воды потопа отступили, Цимисхи утратили огромные владения, уступив их новым людским племенам, которые вторглись на пустое пространство и захватили земли, некогда принадлежавшие покорным Извергам семьям. Гангрелы не причиняли особых неудобств, так как они вели бродячий образ жизни и редко оставались в одном месте так долго, чтобы нанести урон запасам крови. Неприятности исходили от Носферату и нескольких Малкавианов. Изверги жестоко обходились с этими захватчиками и их слугами, устраивая набеги племен и пытая тех, кто попадал им в руки. Их границы были окружены лесами костяных деревьев с насаженными на ветки живыми телами, а прибывающих посланников Изверги отправляли назад, слив их плоть с плотью лошади.

Постепенно Цимисхи поняли, что не могут убивать всех, кто странствует через их земли, иначе смертные объединятся против них. Они позволили своим дальним родичам проходить на запад, где земли были заселены множеством племен, требуя лишь, чтобы никто не покушался на их территорию. Прочие Каиниты признали владения Цимисхов, но прошло совсем немного времени, и враждующие кланы Второго Города навлекли на себя гнев Каина.

Проклятие Каина застало Цимисхов врасплох. Их сделка с Купалой, который был связан с землей, и присущая им территориальность стали проклятием клана, когда по воле Каина они обречены были вкушать отдых лишь на родной земле. Даже Старейший едва не погиб на пути домой от места рождения, куда он отправился за "мертвой водой". Его возвращение в Карпаты ознаменовало собой еще больший приток смертных стад и Каинитов, которые с позором покидали Плодородный Полумесяц, повинуясь проклятию Каина. Зная, что над их землями нависла угроза, Цимисхи укрепляли свои владения и все больше отгораживались друг от друга. Объединившись, они вполне могли бы пережить нашествие смертных и Каинитов. Но, разделившись, они позволили своим братьям и сестрам пасть, защищая собственные убежища со все возрастающей жестокостью. Старейший был той нитью, что связывала воедино всех остальных членов его линии крови. Саморазвитие как способ познать истину стало для многих единственным путем. Цимисхи твердой рукой правили из своих уединенных имений людскими селениями, которые процветали у их ног. Но Патриарх знал, что наступит время, и его клан рассеется подобно выброшенным на берег обломкам. Его дитя Белобог уже вернулся в болота Припяти, а Йорак погрузился в размышления глубоко в Карпатских горах, напрямую советуясь с самим Купалой.

Исчезновение Старейшего

Дополнение от Принца Нищих, жреца стаи Кровавая Ступня

Я завершил допрос Сайласа, отступника Салюбри, который, как считалось, погиб вместе с остальными членами нью-йоркской стаи Жертвенного Обета. Как мы и подозревали, отступники Салюбри владеют информацией, о которой сами мы до сих пор лишь догадывались. Наши старейшины всегда заявляли, что [Цимисх] впал в торпор вскоре после того, как Каин проклял нас, но мы не знали о причине этого, так как исторический трактат Йорака был до странности неполным. Теперь мы знаем, в чем причина. Благодаря Сайласу, одному из ведущих историков Салюбри-антитрибу, я обнаружил то, что изложено ниже. Хотя некоторые утверждения кажутся не слишком достоверными, я оставил их, чтобы епископы и вышестоящие чины могли ознакомиться с ними. Я же не вправе судить.

Салюбри, что некогда были целителями, силами Самиэля, их первого рыцаря, создали секту воинов; это нам известно. Самиэль, в свою очередь, объявил крестовый поход против «сил черной магии» и Каинитов, запятнанных соприкосновением с ересью. Из того, что мне стало известно, следует, что некто выдал нас Салюбри. Самиэль узнал о соглашении между Старейшим и Купалой и счел этот договор нечестивым. «Великая война», о которой говорили Салюбри, велась вовсе не с мифическими «Ваали» (если таковые вообще существовали), но с нами! Самиэль и его отряд из 15 (или семи - Сайлас здесь весьма резок) воинов прошли вдоль подножия Карпат, затерявшись среди человеческих племен, которые могучим потоком двигались на Европейский континент, и время от времени нападая на убежища Цимисхов, чтобы обнаружить убежище Старейшего. По пути они тайно убивали наших собратьев, ошибочно принимая шляхтичей за демонических спутников и считая их неопровержимым доказательством нашего соглашения с Адом. К сожалению, в рассказе Сайласа легенды свободно смешиваются с реальностью, что затрудняет поиск истины.

По словам Сайласа, Самиэль и его рыцари напали на Старейшего в его убежище. Пробившись сквозь «легионы демонов и бесов», Самиэль взял в руку пылающий меч и «праведным огнем» поверг Старейшего. Старейший, в последней попытке защититься, покарал Самиэля, вырвав его череп из головы, после чего остался лишь один рыцарь, способный поведать эту историю. Позже Салюбри осознали свою ошибку, если эта ошибка вообще была допущена, и без лишнего шума объявили, что их рыцарь погиб, сражаясь с извечным врагом клана во время великой войны. Вместе с тем, хотя некоторые части легенды кажутся весьма правдивыми, в особенности там, где Сайлас приводит описание убежища Старейшего и тех слуг, с которыми сражался Самиэль, мы знаем, что Прародитель прожил достаточно долго и пал от клыков Лугоша. Вполне возможно, что Самиэль напал на Старейшего и нанес ему тяжелые ранения, от которых тот впал в торпор, но уничтожить великого Изверга он не смог.

Колдовство

Мы говорим о Купале и утверждаем, что наши колдовские обряды защищают от его заразы. Мы говорим, что он покоит наш сон, когда мы отдыхаем в родной земле. Ха! Наше волшебство пришло от Купалы, без сомнения, потому что этот дух главенствует над всеми на нашей проклятой родине. Он преследует тех, кто не знаком с его искусством, надеясь, что сумеет заманить нас к себе. И так оно и выходит. Мы учим его заклинания и его способы обращения с духами, чтобы обеспечить себе спокойствие. Наше знание колдовских ритуалов - не защита от Купалы, наш отдых - не завоеванная победа. Это подарок от демона за то, что мы такие послушные и слепые овцы.

Рассеяние

От Баштани Коудье из Триполи

Ламбах Рутвен до чертиков праведен, но иногда мне кажется, что он покуривает дурь из дитячьих задниц. Я глянул в его драгоценный дневник, когда его не было поблизости, и обнаружил там какую-то дичь. Он утверждает, что видел, как Лугош Предатель Крови совершил амарант над самим Старейшим, прежде чем Патриарх сумел взять дело в свои руки и обставить его. А значит, Лугош, который сейчас лежит в торпоре где-то в Карпатах, на самом деле является Цимисхом. Ладно, здорово, пусть так. Потом Ламбах говорит мне, что Старейший - это делянка мутировавшей зверской конопли, которая растет под Нью-Йорком и распространяется по канализации, как какая-нибудь хренова трава. Я знаю, что для тебя все это звучит как жидкое дерьмо в сортире, но ты учитывай, что мы можем вытворять жуткие вещи. Рассказ Ламбаха означает одно из двух. Или он хватанул слишком много дерьма из той задницы, или те легенды, что нам рассказывал сир, на самом деле правда... Что?! Ты знаешь, какая. Я про ту, в которой Цимисх может проявляться в любом из нас и превращать нас в себя. Если это так, тогда сейчас поблизости ошивается по крайней мере два Патриарха Цимисхов, а нам будет вдвойне хреново. Что? Что значит «Будь хорошим мальчиком»? Что за хрень ты несешь... Дерь...

- Калиль Братович, старший псарь Цимисхов, ныне покойный

Когда Старейший погрузился в многовековой сон, его дети удалились из мира. Карпаты и восточная часть волжского бассейна оставались землями Извергов, но члены клана упорно стремились к уединению и вели личные вендетты. Опасение Патриарха, что его потомки с головой уйдут в эзотерические изыскания, оправдалось. Даже Йорак и Белобог удалились в собственные миры и почти утратили связь друг с другом. Греция и Рим, расположившись на относительно безопасных путях, которые протянулись через Средиземное море в обход Карпат, превратились в огромные империи, где влияние приобрели другие кланы. Рим испытал на себе покровительство Цимисхов под властью Дракона, другие Изверги тонкой струйкой просачивались из темных чащоб восточных лесов. Но факт остается фактом: карпатские Каиниты отрезали себя от остального мира. Именно поэтому они уступили свои земли соперникам.

Сначала микенская, а затем и эллинистическая Греция правила частью Европы, но до Карпат ее власть никогда не доходила. Римляне же значительно расширили свою империю, добравшись до подножия горной гряды. Но даже им не удалось взойти на ее склоны. От кельтов, славян и готов Карпаты защититься не могли. Не то чтобы в это время Цимисхи пребывали в праздности. На самом деле они правили землями почти как боги, оказывая на окрестные племена все возрастающее влияние. По отдельности Цимисхи достигли многого - благодаря Дракону, Шаагре и Раду, но как клан они редко действовали сообща. Нежелание Йорака стать старшим воеводой и возглавить Извергов тоже сыграло свою роль. Старейший из Цимисхов региона, Йорак принял на себя обязанности старшего воеводы после впадения Прародителя в торпор. Он оставался в пещерах, где шепот Купалы раздавался громче всего, и размышлял над разными вопросами, например, над порабощением славянских и кельтских племен и изредка попадающихся фракийскох кланов для своих исследований. Он искренне верил в Ажи Дахаку, то состояние транса, которое стремился раскрыть сам Старейший. Часы бодрствования он проводил в подобных лабиринту Карпатах, изучая мир через ментальные Дисциплины, хотя интерес к окружающим пространствам давным-давно покинул его.

На протяжении веков Йорак строил свой Собор Плоти. Этот шедевр, посвященный боли и страданию, своим величием соперничал с висячими садами Вавилона и христианскими монументами более позднего времени. Он стал сосредоточием дум и объектом поклонения Метаморфов. В течение многих веков Йорак создавал его из тысяч жертв на пространстве десятков пещер.

Некоторое время Цимисхи занимались своими делами и не обращали внимания на раскинувшийся у горизонта мир. Когда Йорак и прочие узнали, что частью своей славы Рим обязан Каинитам, он поняли, что не могут более таиться в тенях, как Ласомбра. Да, Римская империя смогла продвинуться за пределы дунайского бассейна, но императоры могли бросить вызов могуществу Извергов. К тому же эти новые властители могли привести за собой Каинитов, охочих до земель клана. Римляне подобрались слишком близко, потому что мало кто из Извергов позаботился о том, чтобы задержать их нашествие.

Йорак был достаточно мудр, чтобы понять: политика и вопросы царствования находятся вне пределов его знаний и опыта. И он, и колдун стремились к изучению искусства и вовсе не жаждали влиять на дела людей и ставить препятствия на пути Каинитов, проникающих в их земли. И тогда он решил обратить влиятельных представителей местных племен и поручить им работу, которая его самого не интересовала.

Судьба Старейшего и дети Дракона

Встань, Дитя Дракона, ибо я говорю о нашем Прародителе. Старейший воистину «расточился» после нападения Самиэля, но что значит уничтожение для столь могущественного создания? Прародитель живет в каждом семени, которое он обронил в своих потомков во время Становления, и в потомках своих потомков. Ему более не нужно его тело, ибо он может обрести форму в любом из нас, стоит ему только пожелать. На Кипре Дракон почувствовал, как пробуждается и растет в его чреве Старейший. Дракон заботливо питал воспрянувшего ото сна Прародителя. Дав ему рождение, Дракон тайно вернул зародыш Патриарха в Карпаты и поместил его под пещерой Старца Йорака, глубоко в недрах горы. Пока оцепеневший эмбрион спал и рос в оскверненной почве подобно семени, демон Купала шептался с ним, как до этого шептался с Йораком. Мне не дано знать, к чему это привело, но мало кто способен вынести века разговоров с демонами и не поддаться изменениям. Достаточно сказать, что наше знание колдовства значительно расширилось. По мере того, как сгнивала почва и растительность, понимание путей демона давалось нам все проще. Поэтому Дети Дракона не полагаются на зловонную магию Купалы. То был не дар [Цимисха], ибо получили мы ее от зловредного демона, чье прикосновение навеки осквернило почву Румынии.

Шаагра: Новое направление

Йорак выбрал удачное время для того, чтобы укрепить власть своего выводка в регионе. Весь известный мир менялся. В начале христианского летоисчисления на дальнем Востоке рухнула под ударами Китая гуннская империя, и гунны превратились в кочевников. Они быстро продвигались на запад, и к 375 году н. э. уже достигли Украины, откуда чередой молниеносных набегов изгнали остготов и вестготов. Остготы обратились к императору Валенту с просьбой разрешить им осесть в Мёзии[2], но после того, как он потребовал от них выдать жен и детей, произошло неизбежное столкновение, окончившееся оглушительным разгромом римлян. Позже та же история произошла с вестготами.

Тем временем все надежды на то, что Римская империя может воскреснуть из пепла, умерли вместе с неудачно выбранными наследниками Константина. Рим клонился к упадку, и обитавшие в нем Вентру, Тореадоры и Малкавианы вынужденно уступали власть шумной орде хулителей Каинитов и набиравшему невероятную силу еврейскому культу. Городские старейшины толпами бежали прочь, отправляя Европу в долгий путь по нисходящей спирали. Границы Римской империи рушились, и местные Проклятые паниковали. Они знали, что германские племена готовятся к набегу и грабежам, и многие пытались наладить связи с ранее державшимися в отдалении Цимисхами. Внезапно прочие кланы стали воспринимать Извергов как потенциальных союзников, а не угрозу восточным границам.

Цимисхи, в свою очередь, заметили, что через самые северные их границы движется поток людей. Племена и племенные союзы вытесненных гуннами кочевников, как и следовало ожидать, воевали и смешивались друг с другом, но с ними шли степные Гангрелы и утратившие все права Бруха. Йорак встретился с несколькими из вожаков Гангрел и пообещал предоставить им свободный проход через карпатский перевал Тихуца, они же взамен обещали ему организовать нападение на римские поселения, встречающиеся на их пути. Йорак хотел вернуть территорию, которую его клан утратил после прихода Вентру и Малкавиан. Продвижение племен превратилось в волну, которая сметала все на своем пути. Вслед за этим хаосом Йорак послал Цимисхов, чтобы вернуть власть над прежними владениями.

Становление Шаагры стало предвестником золотого века Цимисхов и столетий владычества Извергов над Восточной Европой. Йорак понимал, что кочующие племена гуннов, славян и готов постепенно станут владеть землей в тех краях, где решат осесть. Так уже было со скифами и племенами гальштатской[3] культуры за много веков до рождения Пресветлого Иисуса, и так будет вновь, до тех пор, пока в Европе будут незаселенные земли. Теоретически, повлияв сейчас на племена, Цимисхи могли бы стать главенствующим кланом региона.

Славянка Шаагра вышла из племени вроев, которыми правила как богиня, вождь и жрица. Ее народ бежал на запад после того, как люди пострадали из-за жестокого обхождения со стороны более крупного племени. Когда они добрались до Карпат, Йорак обратил внимание на Шаагру. Она держала совет с могущественными духами и обладала огненной душой. Йорак чувствовал сильную магию Шаагры и тех сверхъестественных существ, которых она созывала ради совета. Народ Шаагры питал к ней огромное уважение, к тому же ее шаманская ипостась была созвучна представлениям Цимисхов об Ажи Дахаке. Йорак счел ее пригодной для Становления, но не пожелал взять ее.

Хотя он был воеводой региона, были и другие Старцы Цимисхов, достигшие возраста Йорака. Белобог держался в стороне, но Триглав - которого местные племена почитали как бога - и Ламбах Рутвен хотели Шаагру для себя. Йорак выбрал Триглава, который был вторым по старшинству среди местных Извергов, и позволил ему даровать Становление. Ламбах так и не смог простить такого пренебрежения, эхо которого еще долго отражалось от стен тоннеля истории.

Шаагра никогда не знала своего сира. Изучив искусство Цимисхов и связав себя клятвой крови, она вслед за своим племенем и Либушей, которая была ее внучкой и любимым гулем, ушла на Дунайскую равнину. Идя по следам племен и отрядов грабителей, проходивших по этому пути на протяжении ста лет, врои в конце концов осели на землях, где позже выросла Прага, в самой западной точке влияния карпатских Цимисхов. Здесь пролегла граница между интересами запада и востока, и место это стало одной из самых горячих точек в конфликте между Цимисхами и Тремерами. Сама Шаагра спала в прерывистом оцепенении, становясь все безумней под влиянием оскверненной жестокой силой Купалы почвы. Но ее Становление укрепило практикуемый Цимисхами обычай - брать дань людьми от благородных семей и вождей племен, чтобы сильнее подчинить себе местных смертных. Это позволило пополнить клан Извергов новым выводком. На примере таких Цимисхов, как Раду, Владимир Рустович и Дракула, можно представить, кто исполнял роль знати и вел политические игры с местными Вентру и Бруха в более счастливые времена, чем выпали на долю их сиров. Клан перестал восприниматься как сборище кудахчущих фанатиков и непостижимых Метаморфов и вышел из изоляции, хотя по-прежнему был раздроблен и одержим противоречивыми целями.

Собор плоти

Он был великолепен. Толстые сталагмиты и сталактиты образовывали колонны, поверх костяных балок нарастал известняк, создавая твердую опору для плавных линий строения. Черепа - с сохранившимися глазами и прилегающими мышцами - или хрящи, достаточно тонкие для того, чтобы сквозь них было видно море кишок и внутренних органов, служили стенами; десятки гулей смачивали глаза, чтобы те могли моргать. Еще большее число ревенантов накладывали ритуальные татуировки, костяными иглами прорисовывая угольные узоры на коже своих жертв. Потом Йорак и его дети осторожно совлекали плоть с исходящих воплями несчастных, обрабатывали новые холсты, дабы защитить от порчи, и растягивали их поверх окон, создавая мозаику. Собор был полон чудес, таких, как бассейн с кровью, окруженный сидящими жертвами, которые могли послужить вам в качестве стульев, стен из губ, что начинали свою скорбную песнь каждый раз, как кто-нибудь проходил мимо, или открытой галереи, украшенной насаженными на сталактиты трупами. Воистину чудеса. Жаль, что в нынешние ночи нельзя открыто являть такую красоту. Честно говоря, никто не знает, где сейчас находится Собор Плоти; он исчез. Как мне сказали, в том месте, где он располагался, остался лишь зияющий провал.

---

[1] Горы на Западе Балканского полуострова, в северной части Греции и Албании.

[2] В древности страна между Нижним Дунаем и Балканскими горами, населённая фракийскими племенами. В настоящее время территория Мёзии принадлежит в основном Болгарии, некоторые её части - Сербии и Румынии.

[3] Археологическая культура железного века (примерно 900-400 до н. э.), расположенная в Центральной Европе и на Балканах.

Перевод закончен. Книгу брать здесь.
За вычитку спасибо Zohri с wod.su и всем остальным, кто принимал участие в этом неблагодарном деле.

После того, что произошло в подвале, я изменился. Почти каждую ночь мне снились кошмары, и очень скоро я снова начал заглядывать в бутылку, просто чтобы поспать немного. К тому же начались неприятности на работе. Я терпеть не мог людей, с которыми мне приходилось работать. Фабричные работники были придурками. Мой начальник был еще большим придурком. Он пытался рассказать мне, как именно я должен выполнять свои обязанности. Мы с ним ругались чуть ли не каждый день. Если бы он смог найти хоть кого-нибудь, чтобы поставить во вторую смену, меня бы уже давным-давно вышвырнули с работы.

читать дальше

У меня были стычки в «Восьмом шаре». То какой-то придурок занимал мое место, то начинал бурчать, что я пялюсь на его подружку, то предлагал сыграть партию в шары и почем зря тратил мое время. Обычно все заканчивалось более-менее спокойно: было много криков и угроз, но каждый раз, как очередной задира смотрел мне в лицо, что-то в глубине моих глаз заставляло его отступить. Может, он видел демона, а может, понимал, что у меня руки чешутся повозить его мордой по полу.

Я словно вернулся в то время, когда был инвалидом и ненавидел весь мир. То, что Джим сотворил со мной в подвале, будто отбросило меня назад в прошлое, только на этот раз все стало намного хуже. Я ненавидел всех людей, не потому, что со мной что-то было не так, а потому, что они были стадом невежественных, неблагодарных овец, слишком тупых для того, чтобы оценить все чудеса этого мира.

Где-то глубоко внутри я знал, что эта ненависть исходила не от меня, а от Джима.

Родственные души

Через две недели в кампусе на Пяти Холмах я наткнулся на еще одного солдата Джима.

В тот день я бегал по делам и решил срезать себе путь, пройдя через кампус. У ступеней я заметил местного проповедника, выступающего перед кучкой скучающих слушателей. Мужчина, на вид лет тридцати с лишним, ходил туда-сюда и что-то долдонил о зле, исходящем от современной культуры. Обычные разглагольствования. Конечно же, во всем виноват дьявол. Если бы он только знал.

- Бог дал вам душу, - сурово вещал проповедник. - Так не оскверняйте же ее сатанинскими искушениями. Не отдавайте ее никому!

Не сдержавшись, я рассмеялся. Ему легко говорить. Ты когда-нибудь был калекой, дядя?

- Ты что, понабрался все этого в ветхой книжонке? - закричал один из слушателей. Он был старше меня, наверное, ближе к тридцати годам, с длинными светлыми волосами, собранными сзади в хвост. Одет он был в свободную куртку военного покроя и потертые джинсы. Глаза его сверкали от ярости.

Что за придурок, подумал я поначалу. Но затем я присмотрелся к нему. Не так-то сложно увидеть демона в чужих глазах, если ты знаешь, на что смотреть.

Проповедник и блондинистый парень сцепились всерьез. Проповедник цитировал Библию, а блондинчик каждый раз пытался его перекричать. Я смотрел, как его руки дрожат, сжимаясь в кулаки, и знал, что за гнев он сейчас испытывает. Еще я видел, что он вот-вот выйдет из себя. Проповедник продолжал вещать, угрожая парню адским огнем и проклятием из «доброй книги».

Через несколько мгновений светловолосый набросился на проповедника.

- Заткнись! - заорал он, потрясая кулаками. - Ты не знаешь, о чем говоришь! Ты вообще ничего не знаешь! Тебе не ведома истина!

Проповедник пятился назад, уклоняясь от ударов, пока наконец не оказался прижатым спиной к лестнице. Хук справа, и из носа у него брызнула кровь.

Я подбежал к блондину и попытался удержать его.

- Хватит, - рявкнул я. - Он того не стоит.

Парень вывернулся и посмотрел на меня. Он явно меня узнал. Пока он колебался, я снова попытался ухватить его за руки. Он оттолкнул меня прочь. Я поскользнулся и упал на обледеневший бетон.

- Не лезь не в свое дело, - приказал он мне. Затем он снова перенес свое внимание на проповедника. - Разве ты не видишь, что Бог нас не любит?

Он бил священника и повторял:

- Бог нас не любит. Бог нас не любит.

Когда я встал, на парня уже набросились двое местных полицейских с дубинками. Одного он ударил локтем в лицо, дубинку второго поймал на руку, прервав замах. Раздался тошнотворный хруст. Я четко видел, что рука у парня сломана. Еще удивился, что перелом закрытый. Блондин держал руку вытянутой по направлению к остановившемуся полицейскому. Даже я поразился, увидев, как складывается и срастается кость. Полицейский попятился назад. Его напарник все еще отходил от полученного удара.

Блондин посмотрел на меня, потом развернулся и бросился бежать вдоль улицы. Оставшийся на ногах полицейский побежал за ним, что-то крича в рацию. Проповедник кое-как поднялся и теперь стоял, согнувшись, и качал головой. Может, пытался придти в себя, а может, молился за напавшего на него безумца. При каждом кивке на бетоне появлялись новые капли крови.

Я сунул руки в карманы и убрался оттуда, молясь, чтобы никто не заметил, что произошло между мной и тем парнем. Он узнал меня, как только увидел, в этом я был уверен, как и в том, что на лице его читался неприкрытый страх. Холодный воздух обжег глаза, и я свернул за здание Старого Капитолия. Никто за мной не шел, чему я был только рад.

Это что, было мое будущее? Я стану таким, как он, и буду бросаться на всех, кто станет мне поперек дороги? Мог ли я как-то предотвратить это?

По спирали вниз

В тот вечер меня вышибли из «Восьмого шара». Какой-то пьяный идиот предложил мне сыграть партию. Сказал, я выгляжу одиноким. Я сдуру согласился. Со мной уже сто лет никто не разговаривал. Мои старые приятели из бара давным-давно остались в прошлом.

Этот козел предложил мне покатать шары. Чего бы он там потом ни говорил, первые две партии он мне продул намеренно. К третьей партии подтянулись его дружки. Они ничего не делали, просто стояли рядом и действовали мне на нервы. Думаю, они подбивали окружающих ставить на игру. Парень продолжал мазать по шарам. Третью партию я выиграл с легкостью.

Как только я положил в лузу восьмой шар, этот дурак захихикал. До меня донесся запах пива.

- Спорим, - он снова хихикнул. - Спорим, я выиграю следующую партию.

Я смерил его взглядом:

- Думаешь, выиграешь, э? - спросил я, передразнивая его.

- Ага, - ответил он со смехом. Затем сунул руку в карман и бросил на стол несколько смятых банкнот. - Ты играешь?

Стоило мне посмотреть ему в глаза, как я взвился. Этот мудило думает, что обставит меня? На этот раз гнев удивил меня самого. Если обычно я ощущал, как во мне медленно разгорается пламя, то сейчас я был мертвенно спокоен. Впечатление было такое, словно моими конечностями управляет кто-то другой, а я просто наблюдаю со стороны.

- Отлично, - услышал я свой собственный голос. - Я разбиваю.

И со всей силой ударил щенка кием, целясь аккурат между глаз. Кий сломался с резким треском, а этот сукин сын рухнул на пол, словно ему подрезали все сухожилия, и остался лежать с утыканным занозами лицом. Это было здорово, ребята.

Кто-то схватил меня сзади и без особых усилий поднял в воздух. Двое вышибал вклинились между мной и дружками того козла. Меня оттащили назад и швырнули об стену.

- Что там с ним? - спросил Джо, старший вышибала. Хватку он так и не ослабил.

Придурок пытался подняться, закрывая лицо руками. Между пальцами текла кровь.

- Ага, - отозвался второй вышибала. - Мы с ним поговорим.

Джо поволок меня к двери.

- Он пытался обставить меня, - запротестовал я.

- Эд, заткнись, - рявкнул Джо. - Я знал, что рано или поздно ты вытворишь что-нибудь в этом духе, и я уже устал от всей этой херни.

Он пинком открыл дверь и буквально вышвырнул меня наружу. Я приземлился под ногами у проходящих мимо двух студентов, которые поспешили убраться от меня подальше.

- Тебя здесь больше не хотят видеть, Эд, - сказал Джо. - Тебе повезло, что нам не нужен еще один полицейский отчет в нашем деле. Убирайся отсюда.

Не такая уж большая потеря, если подумать. Все равно большинство людей там были неудачниками.

Переломный момент

С тех пор, как я последний раз видел Джима, прошел месяц. Но я был не настолько глуп, чтобы на что-то надеяться. Он меня не забыл. Рано или поздно он появится и начнет отдавать приказы, и если я хочу остаться на ногах, мне придется ему подчиняться.

На работе я получил еще два взыскания, и начальник дал мне понять, что если я хотя бы посмотрю не так в его сторону, то окажусь на улице быстрее, чем успею что-нибудь сказать. Я брал больничный чуть ли не через неделю, оставаясь у себя в комнате и напиваясь каждый раз, когда чувствовал, что день будет неудачным. Спал я плохо. Я даже начал запивать снотворное спиртным, но толку от этого было мало.

Очень скоро я снова начал подумывать о самоубийстве. На этот раз мысли о нем уже не казались признаком слабости. Скорее уж, уход из жизни воспринимался мной как способ побега из запертой клетки. Время от времени я заходил в закладные лавки и смотрел на оружие. Потом как-то вечером я вдруг осознал, что держу в руках М-16 и думаю, сколько вреда я нанесу, если найду себе удобную огневую точку с видом на торговый комплекс. Эта мысль напугала меня так, что потом я трясся еще несколько часов.

А потом я как-то вышел за покупками и решил наведаться в публичную библиотеку. Может быть, там найдется пара книг о демонах. Что угодно, что помогло бы мне - или подсказало, в каком направлении искать помощь. Вот до чего я уже дошел.

Направляясь к отделу периодики, я заметил в зале знакомую девушку. Она сидела на одном из плюшевых стульев и читала еженедельный H.E.L.P, одно из местных альтернативных изданий. В волосах у нее были синие прядки, но я все равно узнал ее. На этот раз ее дружка рядом не было. Я подошел к стулу и носком ботинка постучал по ее грязному «мартинсу».

- Прошу прощения, - девушка посмотрела на меня с явным раздражением. Я наклонился так, что мое лицо оказалось в нескольких дюймах от ее носа. - Я ставлю тебе ноль.

Она начала было что-то говорить, но я с размаху ударил ее по лицу. От удара ее голова дернулась, и она затылком приложилась к жесткой белой стене. Ничего не соображая, я сдернул девку со стула и толкнул к стойке с газетами. От удара стойка перевернулась. Грохот разорвал тишину. Я подбежал к девке и несколько раз ударил ее ногой. Никто не пытался остановить меня. Потом я поднял ее, как тряпичную куклу, и отшвырнул к окну. Проходившие по улице люди в ужасе смотрели, как я наношу ей удар за ударом.

- Никогда больше не поступай так! - я продолжал избивать ее. - Ты меня поняла?

Я снова вскинул кулак, но остановился. Глаза ее закатились, тело несколько раз содрогнулось. Я отпустил ее, и она медленно сползла по стеклу, оставляя за собой кровавый след. Она была мертва.

Не я помню, когда заявилась полиция. Может быть, в тот же момент, а может, через несколько часов. Я не пытался убежать. До меня внезапно дошло, что если меня арестуют, Джим ну сумеет до меня добраться. Может, тогда он оставит меня в покое.

Меня отвезли в центр города. По дороге полицейский сказал, что девушка скончалась на месте. Он много чего еще сказал. В основном угрозы. Но я не обращал на него внимания.

На следующий день отец внес за меня залог. Они с матерью заложили дом и наняли юриста. Они никак не могли понять, почему всю дорогу домой я орал на них.

Победить или умереть

Через два дня Джим заявился ко мне на квартиру с четырьмя своими приятелями. Я его почти не узнал - все из-за длинных волос. Борода исчезла, и на лице у него виднелись следы ожогов.

- Бери куртку, - скомандовал он. - Время пришло.

- Куда мы идем? У меня суд через несколько дней, - запротестовал я.

- Не важно. Ты идешь, или нам тебя силой волочь?

Мы выбрались из Айова-сити и довольно долгое время куда-то ехали. Может быть, мы даже выехали за границы округа Джонсон. В конце концов мы оказались на какой-то заброшенной ферме. На мили вокруг не было ничего. Приятели Джима начала заколачивать окна и заносить в дом ящики. Все они выглядели почти так же неопрятно, как и Джим, словно уже некоторое время жили на природе.

Когда я припарковал машину, меня провели в гостиную. Там на полу аккуратным рядком лежало почти две дюжины винтовок под усиленный патрон, в том числе и несколько штурмовых. Коробки с боеприпасами и пачки бумажных мишеней загромождали журнальный столик.

- Ты научишь остальных рабов обращаться с оружием.

- Что происходит? - спросил я.

Джим уставился на меня:

- Они идут за мной, Эд. Мы заманим их в засаду и убьем. Похоже, мой враг разбирается во всей этой технике хуже меня. Посмотрим, удастся ли ей нагнать страху с пулей в голове.

Часть дня я провел, показывая им, что надо делать с оружием. Самые основы, если честно. Я смотрел на них и понимал: они не рассчитывают пережить то, что нас ожидает. Для Джима это будет последний бой. Кое-кто из них, похоже, готов были умереть за него. Другие просто смирились с судьбой. Всего нас было десять - против всех тех, кто придет за Джимом.

Я отправил своих подопечных пострелять по мишеням. Сомнительно, что в грядущем сражении меткость будет иметь значение. Просто я хотел поговорить с Джимом наедине. Так что я спустился с слабо освещенный подвал. Там было грязно, на полу валялось какое-то тряпье и тому подобный хлам. В воздухе висела вонь от гниющего мяса. Я не осмелился спросить, откуда это мясо тут взялось.

- Что ты тут делаешь? - раздался голос Джима из темноты.

Я заколебался. Если он даст мне то, что я попрошу, остаток жизни я проведу в аду. Я действительно этого хотел? И станет ли мне хуже, чем было сейчас?

Наконец я решился:

- Я хочу разорвать сделку. Это не то, о чем я просил.

Джим вышел на свет. Он снова стал чудовищем и теперь задевал огромной головой потолок подвала.

- Ты обещал служить мне.

Вот теперь я испугался. Но разве у меня был выбор?

- Да, но ты не все рассказал мне. Ты не сказал, во что я превращусь. Ты не сказал, к чему все это приведет.

Он подошел ближе:

- Ты не задавал правильных вопросов.

- Ты должен был сказать мне. Ты понимаешь, что я забил женщину до смерти? - глаза мои наполнились слезами. - Ты должен был сказать мне, что я буду чувствовать твою ненависть. Что я стану твоим рабом, слугой или как там ты это называешь.

- Возвращайся к остальным, - прорычал демон. - Враги все ближе, у нас осталось мало времени.

- Я не стану защищать тебя, Джим, - сердце мое пропустило несколько ударов, когда я сказал это. - Я не могу сражаться за лжеца, и я не хочу вести несправедливую войну.

Я не видел его движения. Как не увидел и удара, который отправил меня в полет через всю комнату. К тому времени, как я прочухался, демон стоял надо мной, и когти его находились всего в нескольких дюймах от моего лица.

- Ты осмелился назвать меня лжецом, человечишка? Ты посмел говорить о несправедливой войне с тем, кто ради тебя отвернулся от Господа?

Джим вздернул меня вверх и прижал к потолку прежде, чем я сумел ответить.

- Я не обманывал тебя. Служи мне, и я прощу тебя, - прорычал он.

- Нет, - выдохнул я. - Нет. Делай со мной что хочешь. Искалечь меня. Убей. Мне уже все равно. Я лучше сдохну, чем еще хоть секунду проживу таким.

Нет, это было не мужество. Это было признание поражения. Я хотел умереть, и плевать мне было, как это произойдет.

Ничего не произошло. Через несколько мучительных мгновений Джим отпустил меня. Я рухнул на пол, а Джим начал меняться. Он словно бы съеживался, становясь меньше. Скоро передо мной снова стоял Большой Джим. Лицо его казалось изможденным, взгляд - потерянным.

- Убирайся, - в голосе его звучало усталое презрение. - Топай на восток, через лес, пока не доберешься до шоссе. Рано или поздно тебя кто-нибудь подберет.

На мгновение я застыл, не в силах пошевельнуться. Он что, в самом деле отпускает меня? Джим стоял, глядя на меня. Я сделал один шаг, потом - второй. Его подарок все еще оставался при мне. Что это было? Сострадание?

Или же я случайно раскрыл секрет Джима и ему подобных? Он нуждался во мне так же сильно, как и я в нем. Сукин он сын.

Когда я вышел во двор, в небе сияло солнце, воздух пал снегом. Остальные солдаты Джима стояли вокруг веранды - курили, разговаривали или чистили оружие. Они проводили меня любопытными взглядами, но я не стал останавливаться и объяснять, в чем дело. Они сами решили служить демону. И сами должны решить, что с этим делать.

Я пересек невспаханное поле и добрался до границы леса. Резкий запах хвои ударил в ноздри. Беги, шепнул голос где-то на краю сознания. Просто беги. И я побежал. Холодный воздух жег легкие, но деревья словно растворяли прошлое, в ушах отдавался четкий ритм, который мои подошвы отбивали по земле, и мне было хорошо. Я чувствовал себя свободным.

Я пробежал пару миль, когда со стороны фермы донесся звук грома, потом, почти сразу, еще два. Небо надо мной было голубым и безоблачным. Я ускорил шаг. Скоро до меня донеслось тра-та-та выстрелов. Похоже, враги Джима были сообразительней, чем ему казалось.

Впечатление было такое, будто Джим и его солдаты отчаянно сражаются. Стрельба продолжалась примерно пять минут. Потом, когда я уже почти вышел из леса и добрался до шоссе, я понял, насколько Джиму сейчас хреново.

Я буквально видел, как он в отчаянии тянется ко мне, цепляясь когтями. Я чувствовал, насколько сильно изувечено его тело, насколько демон близок к тому, чтобы потерять контроль над старыми костями Джима. Я чувствовал его страх, а затем на мгновение ощутил тьму, которая его поджидала. О да, я чувствовал зияющую тьму, я знал, что значит оказаться на дне этой унылой Ямы. Верьте или нет, но я пожалел бедного Джима.

А потом меня словно наизнанку вывернуло. Демон вытягивал из меня все, что у меня было, словно тонущий человек, который готов утопить своего спасителя ради нескольких глотков воздуха. Я знал, что этого будет недостаточно. Возможно, Джим тоже об этом знал.

Единственный выживший

Говорят, я только недавно вышел из комы. Старое ранение снова при мне, и ходить я не могу. Из меня вырвали все, что составляло мою сущность. Сейчас я - всего лишь оболочка от человека. Мне осталось только писать. Я рассказываю людям, что со мной произошло. Я слышал, как доктора говорят, что меня собираются отправить в тюрьму. Честно говоря, там мне и место. Я заслужил наказание за то, что сотворил тогда с девушкой.

Кое-кто может сказать, что я снова вернулся туда, откуда начал. Я так не думаю. Вообще-то мне сейчас намного лучше. Тогда я был как в ловушке. Заперт в своем прошлом. И удерживали меня там мои собственные ожидания и надежды. Я обвинял людей в том, в чем они не были виноваты. Я обвинял город, а надо было винить себя. Все это осталось позади. У меня есть безусловная любовь моей семьи и душа. Чего еще мне желать?

Я свободен.

Правки, замечания и указания на неточности - приветствуются.

Дэвид,

Это последняя часть. Как ты и просил, высылаю тебе конверты и копии почтовых ярлыков, хотя не думаю, что тебе это поможет. Автор приложил все усилия к тому, чтобы сохранить анонимность, и если он не хочет, чтобы его нашли, ты его вряд ли вычислишь.

Прошлым вечером я говорил с Мартой. Она утверждает, что последнее время ты ведешь себя странно. С чего вдруг эта одержимость демонами? По ее словам, ты думаешь, что начальник твоего отдела одержим. В этом все дело?

читать дальше

Тони Спрюс сидел в тюремной камере и пытался разобраться в происходящем. Сделать это было нелегко. Каждый раз, когда он старался упорядочить мысли, все его усилия ни к чему не приводили.

В голову ему пришла фраза из прочитанной некогда книги - одного из тех произведений, в которых наука противопоставлена суевериям. Возможно, книгу написал Карл Саган, он точно не помнил. «Человек, безоговорочно положившийся на волю Бога, должен отказаться не только от собственной воли, но и от разума». Это было безумием, недопустимым в жизни безумием. И вместе с тем это было так легко.

Глубоко в душе Тони искренне беспокоился о Роберте Джонсоне. Но охватившее его оцепенение и желание пустить все на самотек казались сильнее. Как с той аварией, грозящей неприятным судебным разбирательством, о которой он не помнил. Он позволил себе забыть о ней - и все уладилось. Господь позаботился - даже новую машину предоставил.

Быть может, это Иезария окутала его спасительным покровом апатии? Было ли это следствием потрясения от внезапного открытия или же результатом намеренного вмешательства в его разум? Или он сам был таким, с тех пор, как умерла Дайен? Или со всеми было так?

«Слишком много психологии, придурок», - подумал он устало. - «Ты в тюрьме, а твой адвокат уверен, что ты - псих».

Он подумал, что было бы неплохо узнать, как расположена его камера относительно сторон света. Тогда он мог бы нарисовать на потолке карту звездного неба. Рисовать наугад не имело смысла.

Тони надеялся, что ему позволят еще раз увидеться с Робином, чтобы объясниться, попросить прощения и попытаться помочь. Нет. Плевать ему было на то, что ему позволят. Он так или иначе сделает это.

Он мечтал об окне.

В камере что-то изменилось. Когда Тони открыл глаза, было темно, но теперь тьма рассеялась.

- Иезария? - прошептал он.

Ответом ему была тишина, нарушаемая едва слышимым шумом от дороги.

Он потянулся, встал и принялся мерить камеру шагами. Мочевой пузырь давал о себе знать, и Тони опорожнил его, чтобы быть в полной готовности. Он не знал, сколько сейчас времени, но потом, подумав, внезапно понял, что все-таки знает. До девяти оставалось несколько минут, а он ходил строго по оси север-юг, и да, Иезария была где-то рядом.

- Отверзлись очи мои и узрели чудеса Господни, - прошептал он. Еще одна цитата, конечно же, но Тони это не волновало.

Но за ним пришел не демон - пришел Робин.

Побег

- Вставайте, вставайте, - задыхаясь, проговорил мальчик. Тони видел лишь смутную тень в темноте короткого коридора, ведущего к камере.

- Уже. Все в порядке.

В руке Робина звякнули ключи. Когда Тони привели сюда, замки отрывались автоматически. Электричество отключено, несколько запоздало сообразил он. Подобрать ключ удалось только с третьей попытки, но в конце концов Робин справился и открыл дверь.

Тони выбрался из камеры и схватился за Робина - и ощутил под рукой худобу, нездоровую кожу и неровный жар, исходящий от мальчика.

- Прости, - сказал Тони. - Прости меня. Все так запуталось. Меня там не было. Господи, Робин.

- Вас никогда там не было.

Он говорил без злобы, просто озвучивал факт. Они смотрели друг на друга, с трудом различая хоть что-то в сумраке коридора.

Внезапно на Тони снизошло понимание. Он обращался с мальчиком как с учеником, но на самом деле они были ровней, бракованным товаром, отброшенным Иезарией. Но это не оправдывало того, что он сделал.

- Мне жаль, Робин.

- Я знаю.

- Нам надо как-то выбраться отсюда, - сказал Тони.

- У меня есть план. Идемте, - Робин пошел первым, и Тони последовал за ним.

Здание казалось пустым.

- Все копы ушли на фронт. И все заключенные тоже. О Вас забыли.

- Вот как?

- Да, что-то в этом роде. Это сложно объяснить. Они сражаются. Не копы, а Хелен и другие. Но они не бьют друг друга, я так понимаю. Они ждали ее. И я думаю, что она их тоже ждала, - мальчик выпалил все это, пытаясь найти дорогу в темноте. Что ж, он хотя бы знал, в каком направлении им нужно двигаться. В этой части здания было больше света, но шел он от уличных фонарей, а беспорядок, царивший в участке, делал их путь опасным.

- И что, полицейские просто позволили этому случиться?

Робин повернулся к нему, и лицо его - возможно, по чистой случайности, - оказалось залитым серебристым светом фонаря.

- Полицейских больше нет. На самом деле нет. Есть только силы тьмы и света.

- Хорошо, - сказал Тони. Он вспомнил, какие мысли пришли ему в голову, когда он узнал, что Иезария убила родителей Робина (убила? Это ведь он так решил). Он тогда подумал, что нельзя доверять официальным властям. Но затем появился Вайни. Кое-кто из местных полицейских мог быть настоящим сукиным сыном, мог даже работать на этих «других», но Вайни-то был обычным парнем, работающим в обычной организации. Такими же были и люди в школе, никак не связанные с той чертовщиной, что принесла с собой Иезария.

«Звучит как полный бред», - хотелось сказать ему, но все же он промолчал, не желая еще больше обижать Робина.

- Идем, - сказал он вместо этого, и Робин снова начал неуверенно пробираться вперед.

Тони сделал шаг, и комната перевернулась. Он споткнулся, пытаясь не удариться о потолок. Вместо этого он ударился об пол

- Вы в порядке? - прошептал Робин.

- В порядке, - выдохнул он, размахивая руками. Он сам не верил в свои слова и не знал, зачем произнес их. Затем все встало на свои места.

Вот оно. Вот что эта сучка сделала со мной. Делает со мной. Вот когда она действует, как говорит Робин. Господи Иисусе, помоги мне. Все обычно случается в постели, так? В основном по ночам. Ты можешь притвориться. Как в школе. Да, верно, как в классе. Стряхнуть это прочь. Господи, пожалуйста. Авария. Нет, не может быть. Не может? Иисусе, я так запутался.

Чувство было схожим с тем, которое испытываешь, глядя в бездну. Или в ночное небо, но когда он оценивал все эти глубины с точки зрения астронома - так все числа казались слишком большими для осознания, и ни одно из них не могло напугать его, - все выглядело по-другому. Где-то Иезария смотрела в бездну, а значит, смотрел и он. Никакие числа не могли отделить его от нее. Только его собственные человеческие чувства, которые отключились при первой же возможности. Воспоминания об этом сохранились, но вызвать их на поверхность он не мог. Инстинкт самосохранения требовал загнать их как можно глубже. Тони стало интересно, насколько же обширны эти воспоминания и как сильно они могут навредить.

- Идем, - сказал Робин, и впервые за весь вечер Тони уловил в его голосе нотку усталости.

Он хороший. Очень хороший. Мы оба хороши. Хорошо прячем демона. Поэтому она нас и выбрала? Черт бы побрал тебя и твою сестру, малыш. Черт бы побрал тебя и, господи боже, черт бы побрал меня.

- Я иду, - пробормотал Тони, вставая на ноги. Головокружение почти прошло, но он запомнил, что оно значило. Он защитит Робина, и он не забудет.

Потом им остался последний коридор и рывок к задней двери.

- Ты уверен, что там нет охраны? - спросил Тони, внезапно перейдя на шепот, когда они добрались до двери.

- Нет.

- Ну что ж, идем.

Дверь выглядела так, будто к ней была подключена сигнализация, но открылась легко и бесшумно, и они вдвоем выбежали в ночь. Легкая облачность помогала им укрыться от чужих глаз, а луна вела вперед.

Они не знали, не появятся ли их описание во всех утренних газетах, так что гостиницы отпадали. Робин думал, что им следует отправиться к Тони домой, потому что полиция вряд ли станет искать в столь очевидном месте.

Тони сказал, что как раз туда полиция нагрянет в первую очередь. А во вторую - домой к Робину.

Робин утверждал, что Иезария не оставляла никаких распоряжений, разве что запретила им покидать город. Тони подумывал, не отправиться ли им к Одри - матери Дайен, - но затем отверг эту мысль, уж слишком ужасной она ему показалась. По крайней мере, у них была машина, которую Робин забрал со школьной стоянки (открыв дверь принадлежащим ему запасным ключом), хотя очень скоро она тоже начнет вызывать подозрения.

В любом случае, им надо было что-то делать - и чем быстрее, тем лучше.

Откровения

- Давайте сначала поедем ко мне, надо кое-то забрать, - сказал Робин. - Вряд ли они уже там.

Тони согласился, не задумываясь над тем, что именно мальчик имеет в виду.

Ночью на Рочестер-стрит было тихо. Тони стоял на передней лужайке, скрывшись в самой глубокой тени, которую только смог найти, и наблюдал за улицей, пока Робин возился в доме. Секретный агент из него не получился. Когда шедшая по тротуару женщина свернула на дорожку, ведущую к передней двери, он выступил из тени и спросил:

- Кто вы, черт возьми?

Конечно же, он знал ответ еще до того, как задал вопрос. Необычного вида курточка, голые ноги, слишком яркая помада. Она могла бы сойти за девушку, отправившуюся на ночную прогулку по городу, но только не в этом месте.

Девушка инстинктивно потянулась к сумочке (совсем как коп, подумал Тони)

- Извините, мистер. Ошиблась адресом.

- Нет, нет, иди сюда, Зои, - на ступеньках стоял Робин. - Он мой друг.

Зои с подозрением оглядела их обоих, потом пожала плечами и подошла поближе.

- А, так ты дома. Развлечения на любой вкус, что ли? - спросила она с жеманной улыбкой. Тони она вовсе не показалась сексуальной, скорее уж, худой, болезненной и похожей на ребенка, копирующего повадки взрослых. Он подумал о Коллин Дуглас с ее цветовой кодировкой электронов, вспомнил, какой гордой та была. «Был ли у этой девочки хоть один приличный учитель?» - подумал он. - «Хоть кто-нибудь?»

- Думаю, вам лучше пойти домой, - мягко сказал он Зои.

- Да, отличная идея, - неожиданно подхватил Робин. - Мы как раз ищем место, где можно было бы остановиться. Мне и моему другу.

- Не глупи, - ответила Зои с деланным смешком, все так же продолжая улыбаться. - Так мы заходим, или как?

- Да ладно тебе. Может, мы заплатим? - в голосе Робина появились плаксивые просительные нотки. Ему это не шло.

- У меня вам не чертова гостиница, так что отвали.

Решив последовать собственному совету, она развернулась и собралась уходить. Тони попытался перехватить Робина, который рванулся вперед, чтобы убедить ее иным способом. Слишком поздно.

Робин положил руку Зои на плечо, и девушка закричала.

Так кричат в смертельной муке. Зои зашаталась, схватившись руками за голову. Мужчина и мальчик инстинктивно отпрянули от нее. Она начала поворачиваться к ним, словно собираясь попросить о помощи, а затем рухнула на землю. Голова ее металась из стороны в сторону, руки и ноги беспорядочно колотили воздух, глаза закатились так, что видны были только белки.

Робин продолжал пятиться. Тони метнулся вперед, пытаясь удержать ее конечности, затем сдался и все силы бросил на то, чтобы не дать ей удариться головой и повредить позвоночник. Прошло, наверное, не меньше минуты, прежде чем Зои успокоилась и обмякла. Дыхание ее было поверхностным, глаза выглядели как обычно, но взгляд оставался несфокусированным. Изо рта и носа тонкими струйками текла смешанная со слюной кровь, пачкая лицо. Тони, наклонившись, чтобы пощупать пульс, мельком подумал о возможности заражения. Что ж, пульс хотя бы был ровным.

Робин тихонько плакал.

- Ты можешь вести машину? - рявкнул Тони, пытаясь пробиться к нему сквозь слезы. - Робин. Ты можешь вести машину?

Мальчик кивнул. У него не было прав, но этим вечером он уже один раз был за рулем, а доверить ему девушку Тони не мог.

«Робин всего лишь коснулся ее», - подумалось ему. Но беспокоиться об этом он будет позже.

Он поднял Зои - она оказалась неожиданно легкой, по сравнению с силой охвативших ее конвульсий, - и отнес в машину.

- Ты вернулся сюда за наркотиками, так?

Робин покачал головой.

- Отдай их мне.

Робин пристально посмотрел на него. «Ровня», - напомнил себе Тони. - «Я не могу судить его, но я по-прежнему могу делать то, что считаю нужным».

- Я вызвала «Скорую», - сказала женщина, подходя к ним от дома с номером 122. - Знаете, не надо ее двигать.

Голос ее звучал мягко, но на лице явно читалось неодобрение, в основном направленное на Робина. Тони примерно представлял, что она сейчас чувствует.

- В машину, - нетерпеливо бросил он мальчику. Уже отъезжая, он коротко кивнул женщине.

Робин остановился у пункта скорой помощи, затормозив слишком резко. Зои покачнулась, но Тони удержал ее.

Пока он возился с замком ремня безопасности, Робин выскочил из машины, чтобы помочь ему с дверью, а потом Тони крикнул:

- Назад, быстро!

Мальчик сунул голову в салон, явно удивленный и сбитый с толку.

- Поезжай, поезжай! - кричал Тони. - Убираемся отсюда, живо! Куда угодно!

Поддавшись напору, Робин быстро забрался в машину - двигатель все еще работал - и рванул прочь. Пристегнуться он не успел, машину вел неровно, и его болтало из стороны в сторону, но тут уж Тони ничем не мог ему помочь.

- Какого черта? - спросил Робин, и голос его прозвучал одновременно сердито и испуганно.

- Там был коп, - ответил Тони, хотя на самом деле все было еще хуже. Это был тот самый коп, который избил его, одетый в штатское мужчина, впервые встреченный в школьном коридоре. Один из тех, кто работал на врагов Иезарии, в этом Тони не сомневался. Тони оглянулся, чтобы посмотреть в заднее окно, и за мгновение до того, как дверь пункта скорой помощи пропала из виду, из нее вышел этот человек. - Не думаю, что он нас видел.

- Ну и что нам делать?

Случилось столько всего. Где сейчас Иезария? Говорят, на бога надейся, а сам не плошай. Тони подумал, что пословица врет.

- Надо найти больницу или что-нибудь в этом роде. Круглосуточный медпункт. Там ей помогут.

- Где? Я уже заблудился.

- Я не знаю. В самом деле, я просто не знаю.

- Нам нужно найти телефонный справочник. Может быть, на бензоколонке?

В этом Тони сильно сомневался.

Он снова посмотрел на Зои. Все еще без сознания, но дыхание стало более глубоким. Может быть, она придет в себя. Или умрет у него на руках.

- Подожди-ка, сверни здесь налево, я знаю, куда нам ехать. Моя.., - он не знал, как обозначить степень родства, и это показалось ему нелепым. - Моя теща живет здесь неподалеку. Мы позвоним от нее в «скорую». Лучшее, что мы можем сделать.

- Ладно, тогда говорите мне, куда ехать.

Одри Хеммингс жила в комфортабельном многоквартирном доме, стоящем на улице с интенсивным движением. Робин более-менее освоился с автомобилем, и последний поворот они проехали на вполне приемлемой скорости. Тони заметил, что, пока они ехали, мальчик сумел пристегнуть ремень безопасности.

Он снова попытался успокоиться, припоминая, сколько организм может выдержать на адреналине. Не слишком долго, а потом адреналин превращается в яд. «Расслабься», - сказал он сам себе. - «Успокойся».

Затем он начал всхлипывать.

Робин проехал мимо дома, а Тони в немом ужасе смотрел на одетого в штатское полицейского, идущего по дорожке к входной двери.

***

Робин включил радио и теперь крутил настройки, пытаясь поймать какую-нибудь программу - в первую очередь музыку или новости. Так как они остановились под большим кирпичным железнодорожным мостом неподалеку от выезда из города, попытки эти закончились ничем, и Тони с раздражением в голосе приказал выключить чертову штуковину.

- Извини, - сказал учитель в наступившей тишине. - Я очень устал.

Робин пожал плечами. Зои пробормотала что-то неразборчивое - сейчас ее состояние было ближе ко сну, чем к обмороку. Тони ей почти завидовал.

За тот час, что они простояли под мостом, облака рассеялись, и теперь в небе были видны звезды. Они дарили ему успокоение, но вместе с тем взывали к нему, приказывали сражаться, а он не знал, с кем, чем и как.

- Расскажи мне о своей сестре, - попросил он. - Как она пришла к тебе?

- Она была ангелом. Прекрасным ангелом.

- Хотел бы я это увидеть.

- Увидите. Она всегда была красива, но тот раз был особенным. Она вся светилась. И, по-моему, она была счастлива.

Странные слова в устах того, чей взгляд каждые несколько минут возвращался к ногам лежащей на заднем сиденье проститутки, хотя разглядеть хоть что-нибудь в темноте удавалось с трудом.

- Стоило оно того? - неожиданно спросил Робин. - Что она с вами сделала?

Чтобы ответить, Тони понадобилось много времени. В голове у него все перемешалось. Он снова видел, как кулак полицейского приближается к его лицу. Непроницаемый взгляд Пендрика в коридоре. Трещины на стекле, с трудом различимые в свете фонаря, которые могли быть чем угодно. Было ли все это связано с Иезарией? Отзвуки Бездны заполнили его разум.

- Я не знаю, что именно она со мной сделала. Что бы это ни было, я растратил ее дар, а она забрала больше, чем говорила, - конечно же, она ничего не говорила, но почему-то этот момент казался важным.

- Вы были хорошим учителем, - сонно пробормотал Робин. - Особенно в последние две недели, после того, как она коснулась вас. Другие ребята тоже так думали. Говорили, что вы им показали класс.

- А теперь ты просто пытаешься меня приободрить.

Ему показалось, что мальчик пожал плечами.

- Как ты, Робин?

- Я хочу дозу, - после того, как они остановили машину, Тони отобрал у него заначку - белый порошок и таблетки, а также отвратного вида приспособления - и выбросил их в ручей неподалеку. Обитателям ручья такой подарок вряд ли придется по вкусу, но выбора у него не было. И, разумеется, он прихватил с собой ключи, когда выходил из машины. - И я хочу ее.

- Она очень больна.

Робин кивнул, лениво поскреб руку и, похоже, начал засыпать, оставив Тони наедине со звездами.

«Хороший учитель», - подумал тот - «Толку-то мне от этого».

«И что?» - спросили его звезды. - «Ты получил то, чего хотел. И по-другому у тебя бы этого не вышло».

Он не доверял звездам, но почему-то чувствовал, что они правы.

Перекрестки

- Арзагалли, - пробормотала Зои, рывком переворачиваясь на сиденье. Тони с испугом посмотрел на нее, но что бы она ни сказала, непонятное слово уже ускользнуло из его памяти. Уже рассвело, и в свете наступающего дня она выглядела едва ли не хуже, чем прошлой ночью, хотя Тони и стер кровь - вместе с частью макияжа. Свет заливал нездоровую кожу, и девушка попыталась спрятать от него лицо. Тони протянул руку, потрепал Зои по плечу, но это было все, чем он мог помочь ей в ее состоянии. Он и представить себе не мог, что окажется наедине с двумя подростками, у которых вот-вот начнется ломка. Да уж, повезло... но лучше уж так, чем та чертовщина, которая случилась с ней от прикосновения Робина.

Кстати, о Робине. Мальчик спал, откинувшись на спинку водительского сиденья, и поза его казалась на редкость неудобной. Глаза его были слегка приоткрыты, и Тони понял, что Робин сейчас полностью отключился от мира, погрузившись с мир сновидений (но на всякий случай все же проверил карман с ключами от автомобиля). Кое-как размяв затекшие ноги, он выбрался из машины и пошел к ручью, собираясь осмотреть его при свете дня.

- Ар'шегаль, - снова пробормотала Зои, и в голосе ее звучала боль. Но вместо того, чтобы очнуться, она еще глубже погрузилась в сон.

Ручей был неглубоким, с довольно сильным течением, и Тони решил, что вода из него вполне сгодиться для умывания, чего бы там в нее ни бросали. Нагнувшись, он увидел в потоке собственное отражение, недостаточно четкое для того, чтобы разглядеть детали. Похоже, ночь, проведенная в попытках скрыться от полиции и врагов его адской госпожи, еще не сказалась на нем.

Холодная вода взбодрила его - сильнее, чем хотелось бы. До сих пор ему удавалось не думать о том, что же им делать дальше, но теперь все эти тревожащие мысли снова нахлынули на него. Насколько он мог судить по выпускам новостей, успех во всех случаях, когда удавалось обвести полицию вокруг пальца, на сорок процентов зависел от удачи и на шестьдесят - от некомпетентности самой системы, но он не мог повлиять ни на один из этих факторов. Он подозревал, что вчерашний полицейский скоро снова будет наступать им на пятки. Тони знал, что коп появится в больнице, потому что Робин недавно сбежал оттуда. Но почему тот решил наведаться к матери Дайен, ему было непонятно. С внезапным страхом Тони осознал, что дело тут не только в умении задавать вопросы. Он понадеялся, что с Одри все в порядке. Надо будет ей позвонить. Так будет безопасней всего.

«Ну и как тебе такая метафора?» - спросил он, обращаясь к собственному мутному отражению. - «Я вижу столько всего, могу чувствовать космос, осознаю его потенциал. И помогает мне это не больше, чем чтение «Нью-Йорк Таймс» в Интернете помогает в борьбе с терроризмом».

Иезария была в городе. Сегодня он найдет ее. Спросит, что ему делать. И задаст много других вопросов - все, что придет ему в голову.

«А если так?» - снова подумалось ему. - «Тело на орбите постепенного снижения. Вращается вокруг звезды. Впечатляющее зрелище».

Он вздохнул и внезапно понял, что очень хочет есть.

Но затем от машины донесся сдавленный хрип, и Тони, позабыв обо всем, бросился туда.

- Отойди от нее! - крикнул он, но Робин не обратил на него внимания. Зои все еще лежала в машине - ноги разведены в стороны, куртка задрана. Тони схватил юношу за плечо и развернул к себе. Быстрый взгляд на смущенное лицо девушки, щурившейся на свету, - а затем остался только Робин, которому Тони и врезал.

- Черт бы тебя подрал, подонок! - заорал на него Тони. Робин шагнул назад, нанося беспорядочные удары, ни один из которых не достиг цели. Тони отвел его руки в стороны и снова замахнулся, метя в подбородок. Робин почти упал, но все же сумел устоять на ногах. Мужчина оттолкнул его. - Вонючий ублюдок! Я пытался...

- Помоги мне, - сказал Робин. В глазах его читалась боль, но ни сонливости, ни непонимания в них не было. Тони широко размахнулся, собираясь нанести скользящий удар куда-нибудь в область шеи.

- Помоги мне, пожалуйста, - повторил Робин.

- Почему? - произнес холодный, невозможно холодный голос у Тони за спиной, и учитель замер. Робин снова шагнул назад, споткнувшись на неровной земле, когда удара не последовало.

Тони оглянулся.

- Потому что я твой, - ответил мальчик.

Полицейский сидел в машине, выставив ноги в дверной проем, и улыбался им обоим. На коленях он держал Зои, одной рукой обнимая девушку за талию, а вторую запустив ей в волосы. Тони краем сознания отметил, что коп с такой силой тянет Зои за волосы, словно вознамерился снять с нее скальп. Девушка не издавала ни звука.

- Склонись-пригнись, - сказал полицейский.

Робин быстро пробрался мимо Тони, умудрившись встать на ноги к тому моменту, как добрался до машины, и решительно развернулся к бывшему учителю.

- Отдайте ключи, - сказал он, и в голосе его прозвучало мрачное торжество.

- Это не обязательно, - откликнулся демон в облике копа, поднимая ключи. Тони не знал, когда и как они покинули его карман. Ему на это было наплевать.

- Иезария придет сюда, - выдохнул он. - Она вас остановит.

- У нее других забот хватает. Она здесь не для того, чтобы сражаться со мной, если ты об этом. У нас с ней что-то вроде вооруженного нейтралитета.

- Думаешь, она позволит тебе так обойтись с ее братом?

- Может, да, может, нет.

- Это мое решение, - вскинулся Робин. - Она мне не сестра, она обидела меня.

- Я думал, в тебе есть что-то, - сказал ему Тони. - Что-то, что надо защищать. А теперь оказывается, что ты - просто избалованный подонок. Что он предложил тебе? Оно хоть того стоило? - смелые слова для того, у кого на штанах расползается пятно от мочи. Тони был бы совсем не прочь узнать, когда это с ним случилось, но вопрос не вписывался в праведную отповедь.

Его нашла одна из проституток, так сказал Вайни. Но, возможно, кто-то нашел его первым, пока он раскачивался на веревке. Внезапно это предположение показалось очень, очень... правдоподобным.

Робин ухмыльнулся ему, забрал ключи у копа и направился к водительской двери. Пока он возился, рукав рубахи у него задрался, и в утреннем свете Тони увидел чистую, гладкую кожу.

«Шрамы», - с грустью подумал он. Может быть, там и вовсе обошлось без веревки. Он думал, что мальчик связан с Иезарией, но на самом деле все обстояло несколько по-другому. Она не давала ему выбора.

- А ты чего хочешь? - спросил его демон. - Я не могу дать тебе силу, но, возможно, однажды, когда твоя госпожа больше не...

Тони не ответил.

- Как насчет запаха Дайен? Постоянное напоминание о ней, словно она совсем рядом? В благодарность за то, что сберег мне мальчишку.

Тони огрызнулся:

- Один раз я уже отказался от этого. Отдай мне Зои.

- Не могу, - ответил демон с пакостной усмешкой. - Она отдала себя мне, и даже я не в силах разорвать договор. Тебе следовало бы знать. Но на время можешь ее забрать.

Он оттолкнул от себя девушку, и Тони бросился вперед, чтобы подхватить ее. В это же мгновение машина умчалась прочь.

***

Две недели спустя, еще один город, еще один штат. Зои спала на соседней кровати. День выдался не из легких - у нее опять был припадок. Она говорила, что виноват в этом демон.

Именно тогда Иезария пришла к нему - вошла в гостиничный номер, где Тони лежал, разглядывая звезды. Зои даже не пошевелилась.

- Я думал, ты придешь в обличии ангела, - сказал Тони, потому что перед ним стояла всего лишь Элен Джонсон. Одета она была лучше, чем во время их последней встречи.

- Тихо, - ответила Иезария. - Ты разочаровал меня.

- Да, наверное, - он не хотел указывать на тот очевидный факт, что обычно разочаровывал всех, с кем ему доводилось общаться, а кое-кому так и вовсе портил жизнь.

- Я велела тебе не покидать город, но ты уехал.

- К чему все это? Что с Робином? Это ж охренеть можно. Что там за чертовщина творилась? Пендрик, должно быть, был еще одним прихвостнем. И Робин. Ты знала, что он... переметнулся, или как-то так? Этот ублюдочный коп охотился за нами просто развлечения ради, насколько я... Подожди-ка. Тебе нужна Зои, так ведь? Чтобы добраться до него. Я не...

- Тихо, - снова сказа она, на этот раз значительно мягче.

Под ее взглядом он не мог говорить, не мог сжать руку в кулак.

- Вынуждена признать, что я ошиблась с Робином. Когда я убила его, он понял, кто я. Пендрика я не знаю. Может быть, он что-то из себя представляет, а может, он просто человек. Чем меньше ты знаешь о таких вещах, тем спокойней и тебе, и мне. Твоя вера стала моим облачением, Тони Спрюс, она позволила мне снова являться такой, какой я была когда-то. Ничего другого мне не надо. Да, ты разочаровал меня, но меня это мало заботит, ведь есть и другие.

На лице ее появилась улыбка девушки, готовой с головой окунуться в большое приключение (быть может, стать настоящим курьером) и с трепетом делающей первый шаг.

- Можешь любить ее, если захочешь, - она указала на Зои. - Она не будет против, а он все равно скоро лишит ее жизни. Может быть, так вы оба обретете покой, хотя бы на время.

Тони яростно затряс головой, пытаясь закричать.

- Не стоит недооценивать того, что я делаю для тебя. Я хорошо обращалась с тобой, Тони Спрюс, но больше себе этого позволить не могу, потому что враги идут за мною следом, вытягивают из меня силы. Я показала тебе Вселенную, а в ответ не получила почти ничего.

Улыбка исчезла. Иезария потянулась к нему, одновременно оставаясь неподвижной. Боль расцвела, подчиняя себе разум. Безумие

обрушилось на него, и пока оно длилось, Тони, оставаясь где-то на краю сознания, верил, что конца этому безумию не будет.

15 января
Первые несколько недель после того вечера на берегу запомнились мне своей необычностью. Я бы даже сказала, что это были лучшие и худшие недели моей жизни. Иногда, когда я долго не видела Дженни, я начинала сомневаться в реальности произошедшего. В холодном свете дня, по пути на работу или в душе все это казалось почти невероятным. Но как только сомнения становились слишком сильными, как я ощущала ее присутствие - такое успокаивающее и согревающее - где-то на грани сознания. Особенно заметным оно было по утрам, когда я просыпалась. Почти всегда пробуждение сопровождалось мыслями о Дженни, которые первыми приходили мне в голову.
читать дальшеЯ не знала, восхищаться мне или ужасаться. По дороге домой я с Дженни не разговаривала. Наверное, была слишком потрясена. Мой разум не мог осознать всего, что со мной случилось. Следующим утром, едва проснувшись, я вспомнила о Дженни, после чего долго лежала, не зная, что думать обо всем этом. Она не была человеком. У нее была сила, которую я не понимала и едва ли смогла бы понять. Я одновременно испытывала восторг и страх. Часть меня хотела убежать и спрятаться, притвориться, что Дженни вообще не существует, вернуться к прежней жизни. Но ее постоянное присутствие на краю сознания ясно давало понять, что надежды мои беспочвенны.
В конце концов я собралась с духом и решилась встретиться с ней, чтобы расспросить о том, что произошло, узнать, что она сделала со мной. Ее ответ мало что прояснил.
- Я просто раскрыла таившийся в тебе потенциал, Линда, - сказала она с выражением удивления и заботы на лице.
- Кто ты? - спросила я.
- Твой друг. Твой благодетель.
Уверена, она прекрасно понимала, что такого ответа мне недостаточно, но ей всегда удавалось уходить от прямых вопросов. Невозможно было управлять разговором с Дженни. Не знаю, может быть, так она хотела подбодрить меня, но ей это не удалось. Я только еще больше испугалась. Но к кому мне было идти? Кого я могла просить о помощи? Я заключила сделку со сверхъестественным существом, не понимая до конца ее смысла, и единственным способом разобраться в ней или разорвать договор было продолжать общаться с Дженни.
Думаю, Дженни это тоже знала.
Власть

16 января
На то, что дар Дженни изменил мою жизнь, ясно указывали события на работе. Помните моего босса, Найджела? Так вот, теперь он буквально ел из моих рук. На тренингах, на которые нас периодически посылала компания, мне пару раз довелось услышать выражение «управление карьерой». Именно этим я сейчас и занималась. Начальником был он, вот только отделом руководила я. Сам Найджел - человек скучный и непримечательный, несмотря на всю свою «начальственность» и агрессивность, он нуждается в материнской опеке. Жена у него, надо полагать, этакая жалкая серая мышка, которой он помыкает, но глубоко в душе он хочет, чтобы ему указывали, что делать. Ему нужны были правила, которым он подчинялся в детстве. И я ему эти правила обеспечила.
Но еще приятней оказалось обрести влияние на нашего управляющего директора, Питера. Найджел, который занимает должность финансового менеджера, обычно напрямую отчитывается перед ним. Я «убедила» Найджела, что, наверное, будет лучше, если эта обязанность перейдет ко мне, и он согласился, не особо сопротивляясь. В конце концов, он же у нас хороший мамин мальчик. Питер сделан совсем из другого теста. Он человек целеустремленный, хорошо одевается, женат (вторым браком) и имеет двух детей. А, и еще у него либидо размером с Италию. В офисе все знали, что у него было несколько интрижек с самыми привлекательными девицами из отела продаж. Его можно назвать распутником, но в лицо ему этого говорить не стоит. Я у него никогда не вызывала особого интереса. Безвкусно одетая женщина-бухгалтер, замужняя, уже давно не первой молодости? Я вас умоляю. У него были цыпочки помоложе, поизящней и посимпатичней.
Что ж, благодаря Дженни я сумела все изменить. Питер так же прост, как и Найджел. Ему нужно чувствовать себя желанным. Так он утверждает свое мужское эго. Дайте ему почувствовать себя альфа-самцом - и он сделает все, что захотите. Гм, ладно, на самом деле все немного не так. Но все же его можно подтолкнуть к нужным решениям, и меня это вполне устраивает.
Я проверила силу своего влияния (которое сначала пугало, а потом приводило меня в восторг), убедив его и Найджела одобрить новую бухгалтерскую систему на основе Windows, которая должна была заменить старое DOSовское убожество, портившее нам жизнь уже много лет. С их помощью я за несколько месяцев слегка «подкорректировала» работу компании, и это сильно облегчило мне жизнь. Значительная прибавка к зарплате тоже была нелишней.
А вот с женщинами в офисе пришлось потрудиться. Я усвоила пару горьких уроков. Во-первых, если вы собираетесь манипулировать мужчиной, используя свою сексуальность, не делайте этого перед глазами других женщин - или, когда выбора нет, убедитесь, что они тоже участвуют в процессе. Думаю, надо обладать известной хитростью, чтобы женщины разглядели в своей подруге и сотруднице чаемые качества. Я никогда не говорила об этом с Дженни, и все же именно она подсказала мне выход. Образ сестры-и-наперсницы, подействовавший на меня, сгодился и для остальных. Еще несколько недель, и я буду править этим курятником, уж поверьте.
О да, я поняла, что Дженни обрабатывала меня, точно так же, как я обрабатываю своих коллег. Нет, лучше я себя при этом чувствовать не стала. Но что мне было делать? Я могла убежать от нее, но избавиться от той ее части, что засела у меня в голове, не в моих силах. Опять же, я не уверена, что хочу этого. Мне нравится то, что я делаю на работе. Да, я боюсь Дженни, но все же хочу быть с ней, и я не могу отрицать, что ее подарок оказался для меня истинным благодеянием.
Требования и желания

17 января
Немалое беспокойство у меня вызывает тот факт, что, хотя теперь я вижу Дженни намного чаще, чем раньше, наши отношения изменились. «Ты теперь очень важна для меня, сестренка», - сказала она однажды. - «Куда более важна, чем можешь понять. Так что за тобой придется присматривать».
Кроме того, я повстречала человека, который, как мне кажется, такой же, как и Дженни. Этого Карла, с которым она часто видится. Поначалу я решила, что он - ее любовник, потом заподозрила, что их связывают более сложные отношения. Они оба были заняты каким-то делом. Работали над каким-то проектом, но в детали Дженни меня посвящать не стала. Она сказала, что то, чем они занимаются, имеет большое значение и послужит благу как обычных людей, так и их самих. Пожалуй, из всего сказанного ею эта фраза больше всего походила на признание того, что сама Дженни к обычным людям не относится.
Это если говорить о хорошем. Хотите о плохом? Что ж, я начала понимать, что имела в виду Дженни, сказав, что ей может понадобиться нечто в обмен на переданные мне дары. Похоже, в определенном кругу ее неплохо знали, и ей нужен был посторонний человек, чтобы влиять на людей из этого круга. То есть, я. Я этого не хотела, но, тем не менее, делала. У меня было несколько свиданий с парнями, к которым я и на пушечный выстрел не подошла бы. В других случаях мне приходилось выдавать себя за бизнес-леди, собирая информацию или влияя на принятие решений так, как это было надо Дженни.
Сама того не желая, я научилась успешно справляться с такими заданиями. Было на удивление приятно наблюдать, как мужчина сосредотачивает на мне все свое внимание, игнорируя более молодых и привлекательных женщин. Меня стали называть «сладкоречивой», и я восприняла этот отзыв как комплимент. Возможно, этому учишься с возрастом. Иногда бывает так, что самой привлекательной чертой в тебе становится твоя личность.
Черт, в том, что женщины легко и быстро открывают тебе душу, тоже есть своя прелесть. Я никогда не умела быстро завязывать дружеские отношения, поэтому в школе чувствовала себя немного одинокой. Здорово было почувствовать себя тем, кому другие женщины готовы довериться. Да, иногда чувствовала себя виноватой из-за того, что мне приходилось выдавать их тайны Дженни и Карлу, но обычно такое продолжалось недолго. Дженни ведь была рядом. Она никогда не позволяла мне погружаться в сомнения. Каждый раз, когда я спрашивала ее о том, чем именно они с Карлом занимаются, она уходила от ответа, а я внезапно осознавала, что особого значения это не имеет. Наверное, она что-то делала с моими мозгами, но тогда я этого не понимала. Или не хотела понимать, потому что была слишком увлечена внезапно появившейся у меня властью.
Шли недели, и я начала скучать по той простоте в отношениях с Дженни, которая раньше так радовала меня. Раньше мы были лучшими подругами, а теперь напоминали работника и работодателя. Я с ней по этому поводу не спорила, но каждый раз, когда такие мысли портили мне настроение, Дженни звонила мне и приглашала куда-нибудь пообедать. Каким-то образом ей всегда удавалось разговорить меня, вопреки всем поим страхам и сомнениям, даже вопреки тому, что о себе она ничего не рассказывала. Хотя умом я понимала, что она делает со мной то же самое, что я по ее указке делаю с другими, я не могла прекратить этого. Я принадлежала Дженни, нравилось мне это или нет.
Скользкий склон

18 января
Знаете, что больше всего пугало меня в проницательности и умении очаровывать людей, которые я получила от Дженни? То, что с каждым разом мне все сложнее и сложнее было отказаться от их использования. Скоро я уже испытывала свои таланты на друзьях. Я месяцами избегала их. Обед у Деннисов был исключением. Но я вдруг обнаружила, что слишком часто мне бывает нечем заняться. Чем бы там Дженни и Карл ни занимались, они были слишком заняты, чтобы тратить время на меня - за исключением тех случаев, когда я была им нужна.
Так что решила позвонить своим старым приятелям и встретиться с кое-кем из них за обедом, но на этот раз на моих условиях. Идея оказалась не слишком удачной. Часть из них просто не пришла, отговорившись делами, а сам обед прошел далеко не в той приятной атмосфере, которую я ожидала. Понимаете, мои старые подружки начинают нервничать, стоит мне только заговорить с их мужьями, точно так же, как дергалась я, завидев поблизости от Брайна одинокую женщину. Я знала, о чем они думают, для этого мне даже не надо было использовать свой дар. Незамужняя женщина, внезапно сильно похорошевшая, была уже не союзником, а угрозой. Господи, я могла обвести вокруг пальца сотрудников и случайных знакомцев, но старые друзья оказались крепким орешком. Ну что ж, я восприняла это как вызов.
Я сказала Найджелу, что мне нужно несколько выходных, и взялась за дело.
Вообще-то задачка была не из сложных. Начала я с домохозяек, которых было не так уж много, учитывая наше время и их возраст. Я оделась попроще, примерно так, как одевалась раньше, и изобразила из себя слабую беспомощную женщину. Проблема в том, что мое умение «читать» людей сбоило на тех, кто хорошо знал меня. Создавалось впечатление, что их отношение ко мне было окрашено множеством оттенков, и для того, чтобы понять его, требовалось время. Но у меня это время было.
Неделя прошла в походах по магазинам и посиделкам в кафе и закусочных, и я начала злиться. Эти коровы сами не знали, чего им от меня надо. Понимаете, почти всем им я нравилась в моем прежнем обличии, в роли отвергнутой несчастной жены. Новая, напористая, решительная я им не нравилась. Почему? Да потому, что на фоне меня прежней они казались себе более удачливыми, а их семейная жизнь - более устроенной. Кое-кто из них, в особенности Лиззи и Элли, радовались произошедшей перемене и поддерживали меня, что было совсем неплохо. Но они-то как раз и могли похвастаться крепким браком.
У Катрионы семья была на грани развала, в точности как сказала мне Дженни пару месяцев назад. О да, Кати любила своего мужа за богатство и комфорт, которые он ей обеспечивал, сомневаться в этом не приходилось, и после моего развода она смотрела на меня сверху вниз. Однажды в лондонском универсаме она устроила целое представление из оплаты ланча, со всеми этими «Ты ведь теперь одна, тебе намного труднее». Мало же ей было известно. Впрочем, Дэвида она больше не любит.
Их отношения до дрожи напоминали те, что существовали в последние дни моего брака. Выхолаживающая все привычка. Дэвида у нее отнимала не другая женщина, а работа, которая позволяла поддерживать привычный образ жизни. Она знала, что в их отношениях что-то нарушилось, ее это беспокоило, но не настолько, чтобы что-то предпринять. Нет, она предпочитала жалеть меня, ведь так она могла почувствовать, насколько ее жизнь лучше моей. Что ж, все логично. При встрече я изобразила из себя самую несчастную из покинутых женщин. Мы поболтали о том, чем она занимается и как проводит время. Когда я услышала, что раз в неделю, в четверг вечером, она ходит на занятия лепкой, то поняла, что вот он, мой шанс.
Муж Кати себе ни в чем не отказывал, судя по стоящем у гаража «Порше». Пока я шла к дому, мне пришло в голову, что модель у Дэвида не из самых дорогих. Общение с Дженни делает вас более требовательными, знаете ли. На мгновение я замерла на месте. Раньше я как-то не задумывалась над тем, откуда у нее берутся деньги. Тряхнув головой, я отогнала эту мысль прочь.
Оделась я просто сногсшибательно. Короткое черное платье, которое я выбрала с помощью Джинни. Не слишком короткое: мне перевалило за 40, так что некоторые вещи я уже не могла себе позволить. Вообще-то я думаю, что Кати до сих пор выглядит лучше меня, спасибо дорогому спортзалу, который она посещает, но я готова поспорить на крупную сумму, что она уже очень, очень давно не принаряжалась для Дэвида. Так бывает, когда мы воспринимаем сложившиеся отношения как что-то само собой разумеющееся. Что ж, Кати, зря ты решила, будто полностью понимаешь меня или своего мужа. Мы можем тебя удивить.
Я застала его врасплох. Когда я появилась у дверей, он по-прежнему был в костюме. Рубашка наполовину вытащена из брюк, галстук развязан. Черт, он отлично выглядел. Все оказалось проще, чем я думала. При помощи мантры, которой меня обучила Дженни, я раскрыла свой разум и начала считывать эмоции. О да, он давно соскучился по прикосновениям, по близости. Если только я не переусердствую, он окажется легкой добычей. Настроение у меня поднялось. Я собиралась немного наказать тех, кто считает своих партнеров открытой книгой. Должно быть, это будет весело.
Я спросила, дома ли его жена. Он ответил, что Кати ушла, но все же пригласил меня зайти. Мы поболтали, я немного пококетничала с ним. Потом я сказала, что мне пора, и обняла его на прощанье. Прикасаясь к нему, я почувствовала его... ответ. Все получилось. Получилось настолько хорошо, что я даже на мгновение не притормозила, чтобы подумать, а зачем мне все это надо.
Делая ошибки

21 января
Дженни объявилась через пару дней, так что у меня было не так уж много возможностей продолжить игру с Дэвидом, что, возможно, было только к лучшему. Чем больше времени он проведет, вспоминая о моем кратком визите, тем больше ему захочется повидаться со мной еще раз. Что касается Дженни, то раньше я никогда не видела ее настолько злой. Очевидно, дела у нее шли из рук вон плохо. Я в жизни не испытывала такого страха. «Злость» - не слишком подходящее слово для описания того гнева, что буквально изливался из нее. Мне хотелось убежать от нее подальше и спрятаться, но я была слишком напугана, чтобы отважиться на такое.
Дженни даже не стала со мной здороваться. Она позвонила и потребовала, чтобы я явилась к ней домой. То, что я там увидела, мне не понравилось. Во-первых, она не ответила, когда я постучалась в дверь. Тогда я открыла замок ключом, который она когда-то дала мне, и вошла, в ужасе оглядывая помещение. Она расколотила большую часть мебели в гостиной. Дженни явно была сильнее, чем казалась. Затем я заметила на полу то, что выглядело как пятна крови. Внутри у меня все похолодело. На мгновение я замерла, не в силах пошевелиться. Затем я услышала, как Дженни зовет меня.
Она лежала в ванне, явно не в духе. Дженни часто принимала ванну, когда что-то ее бесило, - говорила, что так у нее повышается настроение.
- Ты в порядке? - осторожно спросила я.
- Сейчас уже получше. Тебе придется встретиться с еще одним мужчиной, - ответила она, и в голосе ее прозвучали неприятные нотки. - Мне кое-что от тебя надо.
- Дженни, ты же знаешь, я дам тебе все, что ты захочешь.
- Вообще-то то, что я прошу, тебе не принадлежит. Мне нужны деньги, и как можно скорее. У меня есть еще дела, так что этим придется заняться тебе, - со злостью проговорила она. На нее это было совсем не похоже. - Этот твой босс, он теперь ест из твоих рук, так?
- Откуда ты знаешь? - спросила я. В последнее время я не говорила с ней о Найджеле.
- Милая моя Линда, я знаю о тебе больше, чем ты думаешь. Так вот, мне надо, чтобы завтра вечером на моем счету лежал миллион. Прямой банковский перевод. Меня не заботит, как ты это сделаешь, просто перекинь мне на счет деньги из наличного резерва вашей компании. У фирмы эти деньги есть, так?
Я молча кивнула. Деньги были, в этом я не сомневалась. Управляющий директор всегда следил за такими вещами. Он считал, что хороший запас наличности позволяет без проблем пережить экономические спады, а у финансового директора никогда не хватало духу спорить с ним по этому вопросу. Но украсть деньги... меня терзали сомнения.
Дженни, наверное, почувствовала, что я колеблюсь, потому что она вздохнула, выбралась из ванны и завернулась в полотенце.
- Иди сюда, Линда, - сказала она, обнимая меня. - Я знаю, что прошу тебя совершить дурной поступок, но это очень важно. На самом деле важно. Мы с Карлом проиграли. Мы столкнулись с такой мерзостью, которую я даже описывать тебе не буду, и она, э, нас победила. У нее была какая-то поддержка, что-то, на что можно опереться, я не совсем уверена, что именно. Нам нужны союзники и ресурсы. Тебе я могу сказать только то, что завтра к вечеру мне нужны эти деньги и что я верну их тебе к концу недели. Как считаешь, ты справишься?
Вынуждена признать, что я была в ужасе - как от нее, так и от того, что она загнала меня в угол. Но, как я уже говорила, Дженни - это Дженни. Можно подумать, у меня был выбор.
- Ну, Питера сейчас нет. Вместо него Найджел. Да, думаю, у меня получится, - ответила я. - Я позвоню тебе завтра, если возникнут какие-нибудь проблемы.
Дженни крепче стиснула меня в объятиях:
- Я знала, что ты не подведешь, Линда. Это здорово. Слушай, раньше я не просила тебя о настолько серьезной помощи. Могу я предложить тебе что-нибудь взамен? Я могу наделить тебя еще одним даром, вроде тех, что ты получала от меня прежде, в благодарность за эту услугу.
Я не верила своим ушам. Часть меня восставала при одной мысли об этом. Она просила меня рискнуть свободой ради нее, ради дела, которого я не понимала, и ничего не желала мне объяснять. Но ее дары оказались такими полезными... Я подумала о том, как изменилась моя работа, о взгляде и эмоциях Дэвида, когда он впервые в жизни по-настоящему заметил меня. Может быть... Поначалу я вспомнила о своем желании иметь детей, но потом отказалась от этой мысли. Возможно, год назад ничего другого мне было и не надо, но с тех пор все изменилось. Я хотела чего-нибудь для себя. То, о чем я попросила, удивило меня саму:
- Сделай так, чтобы я могла заставить людей почувствовать то, что чувствую я. Чтобы можно было вытянуть их за пределы их самодостаточных мирков. Чтобы я могла показать им, каково это, когда тебя обманывают.
Дженни широко улыбнулась мне:
- Отлично.
Уже по дороге за город, к реке, которая, казалось, имела для Дженни особое значение, потому что именно туда мы отправились, чтобы заключить договор, я поняла, что это такое - когда ты сама с собой не в ладу. Часть меня хотела еще раз ощутить воду, получить новый дар и стать частью мира, чье отражение я порою замечала в Дженни. Вторая часть, та, которая была замужем за Брайаном, все еще хотела детей и нормальной семейной жизни, была в отчаянии. Именно эта часть заставила меня прожить в браке без любви на десять лет дольше, чем мне хотелось бы, так что я ее проигнорировала. Возможно, это было худшей ошибкой в моей жизни. Когда воды реки поднялись, чтобы принять меня, я ощутила тревогу. На этот раз вода не принесла мне покоя. Я начала подозревать, что больше никогда не смогу почувствовать себя в безопасности.
Падение

23 января
Найджел практически никогда не берет отгулы. Может, его жена радуется передышке, или же у нее есть чем занять свободное от мужа время. Никто из нас ни разу ее не видел, так этот вопрос так и остался нерешенным. По дороге домой я завернула на работу и посмотрела в платежных ведомостях адрес Найджела. Затем оставила ему в голосовой почте сообщение, предупредив, что завтра задержусь из-за похода к врачу. Положив трубку, я подумала, что могла бы и не придумывать ничего. В конце концов, перед Найджелом я больше не отчитываюсь.
На следующее утро я подъехала к дому Найджела вскоре после того, как сам он отправился на работу. Он всегда такой пунктуальный, мой Наджел. И это так все упрощает.
Некоторое время я сидела в машине, вызывая в памяти боль, обреченность и унижение, через которые прошла, когда Брайан бросил меня. Чтобы унять слезы, мне пришлось напомнить себе, зачем я сюда приехала. Когда мне наконец удалось взять себя в руки, я вышла из машины и нажала на кнопку звонка. В то мгновение, когда жена Найджела открыла дверь, я обрушила на нее все свои заново пережитые эмоции. Всю ту боль и унижение, что преследовали меня в течение последних 18 месяцев, в одной сжатой вспышке. Пока что она не в полной мере ощутила нанесенный удар, но все же я увидела, как по лицу ее потекли слезы.
- О, простите, я ошиблась адресом. Думала, это приход Девы Марии.
- Нет... нет, он через три улицы отсюда.
- Простите за беспокойство.
Она позвонила ближе к средине дня. Найджел сначала казался озадаченным, потом - слегка раздраженным, потом - сильно обеспокоенным.
- Линда, я возьму отгул до вечера. Я сообщил банку, что до завтрашнего утра всеми переводами занимаешься ты, раз уж Питера нет.
- Да, конечно, Найджел. Все в порядке?
- Сам еще не знаю. У моей жены что-то стряслось.
- Тогда лучше поезжай домой. Аккуратней на дороге, и позвони мне утром.
- Позвоню. Спасибо, Линда. Ты чудо.
Если бы он только знал. Она всю неделю будет просто погребена под нахлынувшими эмоциями, а потом ей потребуется некоторое время, чтобы придти в себя. Так что у меня была уйма времени, чтобы уладить все дела для Дженни. Я была заместителем Найджела и была третьей, после него самого и Питера, у кого было право подписи при совершении финансовых операций. До их возвращения у меня был полный доступ ко всем наличным резервам компании. Вот так-то. Даже если они начнут копать слишком глубоко, я всегда смогу отвлечь их. Я была уверена в успехе.

Звыняйте, дайрик глючит, поэтому третья часть главы пошла комментариями к предыдущей записи.

Падающие звезды

Дэвид,
Ты просил дать тебе знать, не получает ли наш журнал каких-либо сочинений о демонах и случаях одержимости, и, кажется, у меня есть то, что тебе нужно. Эта рукопись начала поступать к нам по частям где-то с месяц назад. Письма приносил курьер, и обратного адреса на них не было. С тех пор мы получили текста на три главы, но ровным счетом ничего не узнали об авторе. Только заголовок: «Падающие звезды». Рич, наш главный редактор, сказал нам пока повременить с печатью и посмотреть, дописано ли произведение до конца, но последние две недели мы не получили не строчки, так что я начинаю сомневаться. Все же мы можем запустить в печать те отрывки, что у нас уже есть, так что не вздумай их кому-нибудь показать, а то мне голову открутят.
С чего это ты вдруг заинтересовался всей этой ерундой?


читать дальше
Незаживающие раны

Моросил легкий дождик, и свет уличных фонарей мягко отражался в лобовом стекле.

Тони снова и снова прокручивал в голове список привычных дел. Проверка домашних заданий, документальный фильм, который он так и не записал, бесконечные счета… Через месяц у Дайен день рождения, и он не знал, что с этим делать… Он чувствовал себя уставшим, но все же внимательно смотрел на дорогу.

Машина врезалась в него сзади, под небольшим углом, и мысли пропали, вытесненные скрежетом металла, внезапным треском из радиоприемника и бешеным хороводом фонарей. Он до упора вжал педаль, не совсем понимая, что именно он делает. Инстинкты отказали, и после резкого рывка сначала вперед, на руль, а потом назад он, казалось, замер, не в силах шевельнуться. Только фонари продолжали двигаться.

Но все же он, скорее всего, сделал все правильно, потому что внезапно осознал, что его автомобиль останавливается, а сам он пока что цел и невредим. Дрожащей рукой он открыл дверь и выбрался наружу.

- Эй, какого… В смысле, ты там в порядке? Я не видел… Ч-черт.

Парень, который врезался в него, был молод, едва ли сильно старше ребятишек у него в школе. Лицо его казалось беззащитным, как у тех, кто сдает задание, слово в слово переписанное с прошлогодних образцов. Тони попытался не обращать на него внимания. С полминуты он раздумывал, затем принялся ощупывать себя, пытаясь понять, не ранен ли он. Кожа на руке была свезена о приборную панель, рана немного саднила, но этим все и ограничилось. Даже его «Тойота» пострадала не так сильно, как он думал. Судя по виду машины, она прошла юзом десять-пятнадцать метров, несколько раз вильнула в сторону, но ни во что не врезалась. Почти все задние фонари побились, а один угол вмялся внутрь. «Чудно», - подумал Тони. Хуже было то, что, похоже, пострадало колесо. Полуось? Он не был уверен, хочет ли знать об этом.

Парень спросил, нет ли у него ручки, чтобы они могли обменяться адресами. Мимо проехал автомобиль, из которого на них бросили заинтересованный взгляд.

Заднее стекло треснуло. Вообще-то… Тони нахмурился, разглядывая его. Оно продолжало трескаться. По всему стеклу разбегались тонкие линии, чего, как он понимал, не должно было происходить. Более того, уже имевшиеся трещины начали двигаться, едва заметно, но явно повинуясь какой-то схеме.

Тони припомнил, как пару недель назад – или около того – он зашел в мальчишеский туалет. Обычная проверка после уроков. Ученик – Робин Джонсон – стоял там, разглядывая в зеркале свой обнаженный торс. Вторжение заставило его в ужасе оглянуться. Его кожа была покрыта шрамами, складывающимися в сложный, изменчивый узор.

- Эй, - окликнул Тони парень, только что врезавшийся в его машину.

Трещины на заднем стекле машины казались зловещим предзнаменованием. Тони бросился бежать.

***

Звонок в кабинете Пендрика раздался на следующий день, во время ланча. Кит Пендрик был психологом в старших классах – незавидная работа, особенно в наши дни, хотя распределение могло быть и куда более неудачным. «Как всегда», - подумал стоявший в коридоре Тони. Ожидание под закрытой дверью возвращало его в те годы, когда он учился в университете и точно так же ждал преподавателя. Вечно что-нибудь не так. Но в кабинет он попал довольно быстро. Пендрик махнул рукой в сторону стула

- Я слышал о вчерашней аварии, - начал психолог, - Сочувствую.

- Ради бога, Вы же не за этим меня сюда вызвали? Из-за того, что какой-то придурок въехал мне в зад, мне консультации психолога не понадобятся.

Пендрик усмехнулся, снова махнул рукой:

- Нет-нет, просто узнал об аварии, вот и все. Поговорить я хотел о другом.

- О деле Джонсона?

- М-м-м, да. Хотя никакого дела нет.

- В смысле?

- В смысле, мистер Спрюс, - сказал Пендрик с притворной серьезностью, которая раздражала Тони своей неестественностью, - мы получили официальное уведомление о результатах проверки условий, в которых проживает Робин Джонсон. Ничего не нашли. Никаких злоупотреблений. Все просто отлично.

- Но это же здорово. Но я все равно должен был сказать, потому что…

- Разумеется, это Ваша работа. Вообще-то, на неделе Вы, скорее всего, получите благодарственное письмо из Департамента, но я решил сообщить вам обо всем как можно скорее.

Между ними повисла странная, напряженная тишина. Тони почувствовал, что ему пора идти.

- Так что, - спросил он, - у шрамов было какое-то объяснение?

- Да, думаю, да.

- Но точно не знаете?

- Все это есть в отчете. Конфиденциальная информация, само собой.

- Но вы не знаете.

Пендрик прищурился, вздохнул и внезапно показался старше, отчего стал выглядеть более… настоящим, что ли, а не как разменявший четвертый десяток мужчина, прикидывающийся бодрым юнцом.

- Тони, все в порядке. Вы сделали все, что от Вас требовалось.

- Вы видели эти шрамы? Они не могли быть получены случайно, - он прикрыл глаза, вызывая в памяти увиденный узор. Во второй раз – на следующий день после происшествия в туалете – он казался четче, не таким расплывчатым. Учитель не должен прикасаться к ученику, это закон, но он иначе не мог. Он просто должен был закатать Робину Джонсону рукав, чтобы увидеть на руке те же шрамы. И убедиться…

- Они двигаются, - закончил он, немедленно пожалев о вырвавшихся словах.

- Простите?

- Ничего.

Снова та же натянутая тишина.

- Я, пожалуй, пойду, - сказал Тони.

- Да, конечно же. И еще раз спасибо, - они встали и обменялись рукопожатием. На лицо Пендрика вернулась кривая улыбка, и Тони стало интересно, нашелся ли хоть один человек, который запал бы на нее.

Расспросы

Тем же вечером дома он растянулся в любимом кресле и попытался пристроить руку так, чтобы не вернулась боль от полученной во вчерашней аварии раны. На автоответчике было два сообщения от официального представителя второго водителя. Во втором сообщении вежливо указывалось на отсутствие у Тони страховки.

Обед был ужасным. Со смерти Дайен прошло уже семь месяцев, а он так и не научился нормально жарить мясо – да и купить бы приличного мяса не смог, как он подозревал. У непроверенных работ по альпийским ледникам был обвиняющий вид. Тони закрыл глаза и увидел метки, вырезанные (выжженные?) на теле Робина Джонсона.

Завтра он увидит Робина. Он поговорит с ним. Обязательно поговорит.

Вот только Тони сомневался, придет ли Робин в школу.

***

Дом 120 по Рочестер-стрит представлял собой узкое здание, стоящее довольно далеко от тротуара и огороженное со всех сторон давно не ремонтировавшимся забором. Тони, поднимавшийся по холму от автобусной остановки, свернул к забору и остановился у него, пытаясь представить себе обитателей дома. Лужайка выглядела лишь немногим ухоженней забора. Ничего другого в голову так и не пришло, и Тони подошел к двери и нажал на звонок.

Долгое время никто не появлялся. Он позвонил еще раз, подумывая, не осмотреться ли ему по сторонам, чтобы понять, все ли в порядке, а то ситуация становилась нелепой. Он позвонил в третий раз и уже отступил от двери, когда та наконец открылась.

В проеме стоял Робин Джонсон, худой и усталый.

- Элен говорит, что Вам лучше уйти, - произнес мальчик.

Эти слова напрочь перечеркнули все, что Тони собирался сказать, но все же он вынудил себя заговорить:

- Привет, Робин. Сегодня тебя не было на занятиях.

Тишина.

- Я просто проходил мимо и подумал, э, не заглянуть ли мне на минутку. Твоя мама, э, Элен дома?

- Элен здесь.

- Могу я войти?

Робин пожал плечами и пошел по коридору, ведущему в глубь дома. Дверь он оставил открытой. Тони последовал за ним.

В прихожей было сумрачно, хотя в комнате, расположенной за дальней дверью, и был включен свет. Замешкавшись, Тони потерял мальчика из виду, но затем силуэт Робина появился в освещенном дверном проеме, и Тони поспешил туда.

Он сам не понимал, что делает. Может быть, это была ошибка, опасная ошибка, которая будет стоить ему карьеры. Он надеялся начать с короткого разговора, увидеть Робина в привычном окружении, а затем попытаться понять, что же угнетает мальчика. Он надеялся оказаться полезным и оправдать доверие, возлагаемое на него учениками. Может быть, к этому решению его подтолкнула вчерашняя авария, может быть, свою роль сыграла и беседа с Пендриком. То, чему, как он думал, он стал свидетелем, вновь воскресило осаждавшие его разум раздумья.

Возможно, разговор на этом и закончился, думал он, идя по коридору, но попытаться все же стоило.

Он шагнул из тьмы в свет.

***

- Боже мой, что Вы делаете?

Тони резко выпрямился, поворачиваясь к двери и торопливо захлопывая дверцу шкафчика с папками.

- Кит. Привет. Я тут… жду Вас.

Пендрик закрыл за собой дверь и прошел в кабинет. Ступал он легко, подобно хищному животному.

- У меня обеденный перерыв.

- Да. Да, верно. Я… я забыл.

- Из-за этого Вы можете потерять работу.

Тони внезапно понял, что в голосе психолога не было удивления, даже тогда, когда он только что вошел в кабинет.

- Кто расследовал случай с Джонсоном? - спросил он.

- Отстаньте от него, - нет, удивления не было. Был страх.

- Вы им занимались, ведь так?

- Убирайтесь отсюда.

- Что за чертовщина творится у него дома?

Пендрик выглядел так, словно ему хочется перекреститься. На его елейной физиономии это выражение казалось одновременно пугающим и нелепым.

- Вас это не касается. Это вообще никого не касается, - по голосу было понятно, что он сам не верит в свои слова.

Тони направился к двери, не отводя взгляда от второго мужчины.

- В другой раз получше прячьте запасные ключи, - проговорил он, бросая Пендрику ключ от шкафчика. Он вышел из кабинета и отправился в учительскую, намереваясь пообедать.

***

Во время послеобеденных занятий Тони ждал, что его вот-вот куда-нибудь вызовут. Он поймал себя на том, что с интересом следит за удлиняющимися тенями, а затем несколько раз сбился при чтении. После урока одна из девочек спросила, нормально ли он себя чувствует. Он заверил ее, что все в порядке, и она ответила «Здорово».

По расписанию его урок у класса Робина был во второй половине дня, и они лишь мельком взглянули друг на друга, когда мальчик вошел в класс. Со звонком Робин поспешил прочь, что было только к лучшему для них обоих.

Наконец отзвенел последний за день звонок, а Тони так никуда и не пригласили. На автобусе он поехал домой.

Загадки

Отправляясь на вторую встречу с Элен Джонсон, Тони прихватил с собой диктофон. Он не знал, законно ли это. В голове крутилась мысль, что вроде бы пользоваться диктофонами в таких ситуациях запрещено только полицейским, что к нему никаким образом не относилось, но все же для молодого продавца в отделе канцтоваров он придумал целую историю о романе, который он якобы собирается писать. Молодого человека его история явно не заинтересовала, и Тони, привыкший к такой реакции в школе, быстро ушел, унося с собой покупку. Диктофон, в который вставлялась крохотная кассета с узкой пленкой, легко помещался в кармане рубахи.

Позже, прослушивая запись, Тони понял, что его голос и несколько слов, произнесенных Робином, звучат приглушенно и неразборчиво. Может быть, все дело было в неправильной настройке или чем-то еще. Но голос Элен звучал с четкостью, едва ли возможной при записи на магнитную ленту.

«Моя жена умерла», - сказал ей Тони (мя на мерла). – «Стафилококковая инфекция. Нам сказали, что это будет обычная операция, но она так и не вернулась домой».

«Я не могу выносить ваших детей», - ответила Элен. Голос ее звучал так, словно она находилась рядом с ним в комнате.

Тони пять раз прослушал это место, пытаясь понять, какой смысл вкладывался в ответ. Под «выносить» она подразумевала «дать жизнь» или же «терпеть»? Или вообще что-то третье?

«Дети ненавидят меня», - продолжил он. – «Им нет дела до того, чему я учу их. Те немногие, кому эти знания пригодятся, станут учителями естествознания, потому что ничего другого им не светит».

Кажется, тогда Робин что-то сказал, но сейчас Тони не мог ни разобрать его слов, ни вспомнить их.

«У меня плохое кровообращение», - сказала Элен, - «Великая башня рушится, перо опадает, но не летит».

- Черт все это побери! – Тони швырнул диктофон через пустую комнату.

Галиматья какая-то. Научный метод себя не оправдал. Он закатил глаза, словно осознав собственную глупость. Не было во всем этом ничего научного. Сплошной бред, с тех самых пор, как он первый раз ее увидел. Он рухнул на кушетку. Голова раскалывалась, рука болела, смутно он осознавал, что последний раз ел за завтраком. Стоило ему закрыть глаза, и в темноте появились крохотные огоньки. Он знал, что это лишь случайные вспышки, реакция глазного нерва, вот только огоньки напоминали звезды.

На стоявшем неподалеку автоответчике мигала красная лампочка, и Тони понял, что с удовольствием отшвырнул бы прочь и автоответчик. Со вздохом он нажал на кнопку воспроизведения.

Первое сообщение было от Лизы из учительского гаража, которая сказала, что к завтрашнему дню машина готова не будет. Это значило, что ему придется вставать в шесть или вызывать такси, чего он себе позволить не мог. Второе сообщение было от агента по торговле недвижимостью, который предлагал вот прямо сейчас испробовать на себе все прелести нового фантастического предложения по получению налоговых льгот на внутреннем рынке. Третий звонок был от матери Дайен, Одри, спрашивавшей, как у него дела.

«Великолепно», - подумал он, стирая пленку. – «Единственный, кому есть до меня дело, - это моя бывшая теща».

Мысль эта помогла ему более-менее придти в себя и понять, насколько он неправ, оценивая ситуацию подобным образом. Он любил Одри, после похорон они пытались поддерживать связь, но их разделяла скорбь. Время было неподходящим.

Время ни для чего не было подходящим, понял он. Ни для еды, ни для сна. Последний раз подобным образом он чувствовал себя сразу после смерти Дайен, и все же сейчас его ощущения отличались от тех, что он помнил. Они были… еще хуже, и ему это совсем не нравилось. Все, чего ему сейчас хотелось, это снова завалиться к Элен Джонсон и спросить ее, не сходит ли он с ума. Вот только любой ее ответ, подумалось ему, будет означать, что с мозгами у него и правда не все в порядке.

Противостояние

- Робин, можешь задержаться на минутку? – спросил Тони у направлявшегося к двери мальчика.

- Да, мистер Спрюс?

- У меня нашлась та книга, о которой ты спрашивал, - предлог показался ему до ужаса глупым, но все остальные, как обычно, этого не заметили.

Робин вздохнул:

- Да, конечно, - они вернулись в кабинет.

- Расскажи мне об Элен, - сказал Тони, закрывая за собою дверь.

Мальчик вздрогнул и ничего не ответил.

- Я читал кое-что о тех вещах, о которых она рассказывала. Об ангелах и всем прочем.

- Она говорит, Вам нужно забыть об этом.

- Забыть, о чем она рассказывала?

- Нет, о том, что Вы читали.

- Меня это сводит с ума. Правда сводит, - сказал Тони, глядя в окно на овальный школьный двор. – Она напугала Пендрика так, что он убежал. Точно так же она напугала меня. Поэтому просто поговори со мной. Не важно, что там она говорит, просто скажи мне все, что хочешь сказать.

- Она моя сестра.

Тони призадумался. Ему не приходило в голову, что Элен может состоять с Робином в родстве и вообще иметь хоть какое-то отношение к реальному миру:

- Продолжай.

- Ей восемнадцать, раньше была кем-то вроде рассыльного. Она работала в офисе, в почтовой компании, и хотела стать настоящим курьером.

- Так она не всегда была… такой?

Робин вытаращился на него:

- Не-е-ет. Она была классная. Она была настоящей старшей сестрой. Разве что не слишком надоедливой, - мальчик робко улыбнулся.

- Покажи-ка мне руку.

Робин снял куртку и закатал рукав. Тони снова выглянул в окно, словно ожидал увидеть там директора, совершающего внеплановый обход на уровне второго этажа. Затем все посторонние мысли вылетели у него из головы.

Рисунок на руке был… вытравлен – другого слова он подобрать не смог. Его нельзя было спутать с татуировкой или, допустим, родимыми пятнами. Линии глубиной примерно в полдюйма расчерчивали сморщенную, бесцветную кожу на множество участков, похожих на ожоги от сигарет. В четкий узор они не складывались. И все-таки узор был. Он был скрыт от поверхностного наблюдения, но чутье подсказывало, что он есть.

Он вновь ощутил знакомое головокружение, но теперь, находясь рядом с его причиной, Тони смог совладать с собой. Он продолжал всматриваться в руку мальчика. Линии не двигались, не сжимались, не пульсировали и не предсказывали будущее.

Он не мог понять, увеличилось ли число шрамов по сравнению с тем, что было две недели назад. Спрашивать об этом он не хотел. Он кивнул Робину, чтобы тот опустил рукав.

- Это она сделала.

- Похоже на то. Она сказала, что… хочет меня. Всего.

Тони пристально посмотрел на него:

- То есть?

Если мальчик и смог понять, что он имеет в виду, на нем это никак не отразилось. Голос его звучал ровно, даже если признание и казалось ему постыдным:

- Не знаю. Как раба или что-то в этом роде, наверное. Я не понимаю часть того, что она говорит, и, по-моему, она и сама не все понимает. Она говорит, что хочет… меня.

- Хорошо. Слушай, к черту все это. К черту ее. Нам нужно пойти в полицию или к врачу. Она больна, это очевидно, а мы просто распсиховались. Ведем себя глупее некуда. Она нас сбила с толку. Мы можем рассказать, что…

- Мои родители так и сделали, - мягко произнес Робин, и от его голоса гнев Тони сдулся, как воздушный шарик.

- Твои родители? – мысль о них не посещала его с тех самых пор, как он впервые увидел Элен.

- Да. Теперь они мертвы.

Ему показалось, что он снова стоит рядом с ней, дыхание его сбилось, кровь словно застыла в жилах, его охватила паника, выразить которую мог лишь бесконечный крик.

- С тобою все в порядке? – спросил Тони ровным голосом, загоняя подальше собственный страх. – Ты ходишь в школу. По большей части. Что ты… чувствуешь?

- Иногда я хочу убить себя. Иногда – убить всех. В классе есть девочка, она сидит передо мной. Иногда я хочу вырвать ей волосы и затолкать их ей в глотку. Чтобы она задохнулась. Но я не могу. Не могу, - впервые за все время Робин заплакал. – Я знаю, что это неправильно. Но я не могу сделать этого потому, что она запрещает мне. Она говорит, что убийство – грех.

Он продолжал плакать, тихо, но неудержимо, и на мгновение Тони снова стало страшно. Ему снова захотелось убежать.

Она и в самом деле была девочкой. Странной девочкой, говорившей безумные вещи. Взгляд ее пугал Тони. Сейчас, после всего, что произошло, ему казалось, что он больше не может доверять тем структурам, среди которых вырос. Но он должен быть сохранить веру в собственные решения и в людей, которых он обязался защищать и воспитывать – учить.

Поэтому вместо того, чтобы убежать, он обнял Робина Джонсона и забормотал утешительные слова. Он попытался припомнить, как звали ученицу, вызвавшую у мальчика столь опасные желания. Лиза, да. Дружелюбная девочка, может быть, немного полноватая.

- Все будет в порядке, - сказал он, зная, что оба они в это не верят.

Связь с Тьмой

На протяжении следующих нескольких дней ничего особенного не происходило. Иногда Тони встречался с Пендриком в коридорах, и тогда психолог отводил взгляд. Робин приходил на занятия, и на лице его было то же отсутствующее выражение, вмешанное со скукой и подавляемым раздражением, что и у всех, кто окружал его.

Лизу Корлисс – девочку, сидевшую перед Робином, - Тони вынудил присоединиться к группе, работавшей над заданием в другом конце класса. Может быть, толку от этого не будет никакого, а может быть, так он спасет девочке жизнь или хотя бы избавит Робина от искушения. Если Робин и воспринял это решение как знак недоверия к нему, виду он не подал. Тони его мнение не слишком заботило.

Наступили выходные, незадолго перед этим пришел счет за ремонт его машины. Занимаясь текущими делами, он отвлекся. Он даже дошел до того, что начал жалеть о деньгах, заплаченных за разбитый диктофон. Все это не имело никакого отношения к Элен Джонсон – к той твари, что жила на Рочестер-стрит 120. Это была его собственная дрянная жизнь. Рука его почти зажила, лишь иногда давая о себе знать вспышками боли.

В понедельник Робин в школу не пришел. Когда Тони увидел пустой стул, он понял, что пришло время действовать. Да, действовать. Нельзя было и дальше просто наблюдать. Он был не готов, потому что не знал, к чему готовиться. Он даже особой смелости в себе не ощущал. «Может быть, я ошибаюсь», - думал он, разглядывая собственное отражение в автобусном окне. – «Может быть, на самом деле я смелый, вот только слишком вздрюченный, чтобы заметить это».

Как бы то ни было, когда он подошел к дому 120 на Рочестер-стрит, дверь была открыта. Он вошел в дом.

***

Гостиная выглядела, как и положено выглядеть гостиной в пригородном доме. Последние солнечные лучи проникали сквозь узорчатые занавески и ложились на книжный шкаф, стоящий у противоположной стены. Немногочисленные предметы мебели казались вполне удобными. За перегородкой виднелась уютная кухня, к дверце холодильника вызывающе-яркими магнитами были прикреплены старые фотографии и записки.

Посреди всего этого, на полу, в джинсах и растянутом свитере, сидел демон.

- У меня есть кое-что для тебя, - сказала Элен, когда Тони вошел в комнату.

- У тебя нет ничего, чего бы мне хотелось, - ответил Тони, стараясь сохранить храбрость. На мгновение лицо девушки исказилось, словно по нему прошла рябь, стирая недовольную гримаску. Тони всхлипнул и упал на колени. Боль привела его в чувство, но сила, исходившая от Элен, была подобна порывам бури, которой он пытался противостоять. Под ее взглядом комната казалась иллюзией, хрупкой, как вафля, и при этом неизмеримо огромной. Ощущение было такое, словно они вдвоем находились в центре окрашенного в цвета комнаты провала, диаметр которого измерялся в световых годах.

- Теперь я припоминаю поле, где мертвецы падали с неба. Я припоминаю, как первое слово для заката стало ужасным проклятием.

- Отпусти Робина, - попросил Тони.

- Игры обостряют ум. Без школы он подобен глазам, которые слепы.

- Он не твои глаза, он не твой.., – Тони рванулся вперед, пытаясь избавиться от давящей на него силы. Кулаком он неуклюже ударил девушку по обращенному вверх лицу, но та каким-то образом сместилась в сторону, одновременно подставляя ему подножку. Он вскрикнул, пытаясь вернуть себе равновесие, а она вцепилась ему рукой в предплечье, и тогда он заорал от боли и рухнул на пол. Сквозь боль он чувствовал, что она по-прежнему рядом, пытается проникнуть в его разум. Тони свернулся калачиком, пытаясь защититься.

- Теперь есть и другие. Другие, которые поклонятся мне и признают меня. Мне нужно облачение. Я слышу, как они произносят мое имя. Хорошо.

- Ты безумна, - выдохнул Тони.

- Я – безумие, - Она поднялась и теперь кричала, нависая над ним. – Посмотри на меня. Разве я – не безумие?

- Да, - это было все, что Тони смог сказать, и он полностью верил в свои слова.

- У меня есть кое-что для тебя, - она по-прежнему говорила слишком громко.

- Только не моя жена. Ты не можешь этого сделать. Я тебе не позволю.

- Ш-ш-ш, - почти мурлыкая, она погладила его по больной руке, от чего по коже побежали короткие вспышки боли. – Не твоя жена, если ты считаешь, что я ее недостойна. Тогда что?

Тони посмотрел на нее. Солнце почти зашло, но его последние лучи образовали вокруг нее странный нимб. Глаза ее были черными, и в них был весь мир, сведенный в ничто.

- Я хочу понять, - сказал он.

- Ты хочешь научиться читать узоры звезд и движения небес?

Он кивнул.

- Ты станешь моим облачением. Для Робина я лишь сестра, что бы я ни делала. Я могу съесть его внутренности, но имя, которое он будет проклинать, принадлежит не мне. Но для тебя я…

- Все, - закончил он.

Она улыбнулась:

- Не совсем, но ты понимаешь.

И он понял.

Очнулся Малак некоторое время спустя в кузове фургона, в теле Алехандро, причем ощущение было такое, словно его мозг бьется о кости черепа. Он лежал поверх транспаранта. Кровь и блевотина скрыли часть букв, и теперь надпись гласила «…вите …цейский …вол». Малак сел, застонав, когда мир начал кружиться вокруг него. Снаружи послышалось какое-то шевеление, и двери фургона распахнулись. Грубые руки вытащили его наружу и поставили на ноги. В глазах у него мутилось, но слух уловил эхо от его собственных шагов, и он понял, что находится в большом закрытом пространстве. Та штука, которой его вырубили, почти полностью отбила ему нюх. Несколько драгоценных мгновений он потратил на то, чтобы очистить голову и легкие от отравы. Когда он снова смог сфокусировать взгляд, он увидел мужчину, который с преувеличенным терпением ожидал, пока Алехандро придет в себя. Одет мужчина был неброско, с плеч свисала накинутая куртка, но сама поза его выдавала уверенность и деловитость. Иссиня-черные волосы были тщательно уложены, производя впечатление идеального порядка, нарушить который не осмелился бы ни один волосок, бородка-эспаньолка придавала красивому порочному лицу моложавость, которая никак не вязалась с выражением глаз. Разумеется, мужчина был не один – такие мужчины одни не ходят. За ним стояла молодая женщина с целой связкой мобильных телефонов, рядом топтались два мордоворота, которые вытащили Алехандро из фургона, были и другие, которых Малак не видел, но слышал – вероятно, занимали позиции для стрельбы.

читать дальше

Мужчина сразу же заметил, что глаза у Алехандро перестали разъезжаться в стороны. Пока он быстро преодолевал разделяющее их расстояние, на лице его играла приветственная улыбка. «Мне называть вас Алехандро?», - он приобнял Малака за плечи, не обращая внимания на кровь и блевотину, пачкающие рубашку. – «Мы уже передавали вам приглашение, но вы к нам так и не заглянули». Он шагнул назад и одним плавным, рассчитанным движением вытащил из нагрудного кармана визитную карточку. На ней было написано Джарод Бреттейн. Кадровый агент. «Пожалуйста, зовите меня Джарод», - продолжил мужчина, когда Алехандро оторвал взгляд от карточки. – «Или, быть может, вы предпочитаете, чтобы вас называли Малаком?».

Малак с шумом втянул сквозь зубы воздух. Джарод продолжил, дипломатично не замечая его настроя: «О, не надо так удивляться. Мы же не искали чудовище недели. Мы искали вас. Малак Охотник? Да, мы многое слышали о вас. И уверяю вас, слышали только хорошее». Теперь он говорил, расхаживая перед Малаком туда-сюда и время от времени по-дружески тыкая в того пальцем, словно желая подчеркнуть свои слова. «Например, я слышал, что вы до самого конца участвовали в восстании. Были в самой гуще всего этого. Верно?» Малак ответил ему самым тяжелым взглядом из всего своего арсенала. Он услышал, как за спиной у него шевельнулись мордовороты, и понял, что они не просто мускульная сила – они тоже были там.

«Я даже слышал», - продолжил Джарод, - «Что в тот день вы привлекли к себе внимание весьма высокопоставленных особ». Волна воспоминаний захлестнула Малака. Запах Сада перед первым рассветом. Вздохи звезд, чей свет отступал перед лучами солнца. И над всем этим – тот последний ужасный день, с невероятной четкостью восстававший в памяти.

Невозможно было сосчитать, сколько дней длилась последнее сражение, как невозможно было измерить вызванные им разрушения, потому что полем битвы стали пространство и время. Небесное воинство парило над ним в свинцово-сером небе. Восстание захлебнулось. Армии Люцифера понесли огромные потери. Они не могли победить. Малак не утратил силы духа: он был невредим, пылал яростью и рвался в бой. «Я не побежден!», - закричал он. – «И я не сдамся! Если им суждено победить, пусть победят тогда, когда моя рука не сможет больше держать меч!» Прочие мятежники Шестого Дома поддержали его криками и воплями. Отряды паривших вверху ангелов начали разворачиваться, чтобы встретить неминуемую, отчаянную атаку. В авангарде армии мятежников вперед выдвинулось знамя Люцифера Денницы. Когда вождь заговорил, его услышали все, кто стоял на поле битвы, хотя он и не думал повышать голос. «Малак», - сказал он, и Малаку оставалось только слушать, потому что никто раньше не произносил его имя с такой заботой. – «Я лично пообещал Офанимам, что мы сдадимся. Почему же ты не опускаешь меч?»

И тогда Малак перед всеми собравшимися там ангелами и падшими склонил голову и положил свой яростный меч в пыль у ног - так сильна была его любовь к Светоносному.

Мысли Малака вернулись в настоящее: «Он здесь! Лю…».

«Стоп!» - добродушные нотки в голосе Джарода сменились металлом приказа. – «Не стоит привлекать к себе нежелательное внимание. Мы будем называть нашего великого, но отсутствующего предводителя его меньшими именами. Я ясно выражаюсь?»

Малак кивнул. «Замечательно. Тогда продолжим», - к Джароду вернулась его обычная живость. – «Спорю, вы каждый день думаете о том моменте? Нет? Что ж, я могу понять, что вам эти воспоминания неприятны и вы не ходите их будить. Но раз уж я напомнил вам об этом эпизоде – за что прошу прощения, - то давайте поговорим о нем. За все то время, что вы провели в Аду, вы ни разу не спрашивали себя, как так получилось, что Денницы там не было?»

Малак смотрел прямо перед собой, не обращая внимания на расхаживающего туда-сюда хозяина. Но не слушать он не мог.

«Ни разу? Правда? Что ж, тогда вас можно назвать оптимистом», - Джарод остановился и развел руками. – «Может быть, Князь Лжи получил свободу. Может быть, именно он освободил вас».

Малак оскалился, приподнимая верхнюю губу, но ничего не сказал. Джарод потер пальцами лоб. «Вижу, мой выбор слов вас огорчает. Еще раз прошу меня простить. Но, если Светоносный – так лучше? – выпустил вас из Ада, то где он сам? Вы его видели? Получали от него весточку? Карточку с соболезнованиями Сожалею о нескончаемой пытке?» Малак рванулся вперед, но стоящие сзади демоны немедленно схватили его. Джарод даже не вздрогнул. Он чуть наклонился к Малаку и вытянул палец, почти касаясь им носа пленника: «Он задолжал вам. Он отчитал вас перед лицом всего Мироздания. И что вы получили в результате? Билет в Ад в один конец, а он ушел себе, целый и невредимый». Одно долгое мгновение никто не шевелился. Потом Джарод выпрямился и пожал плечами: «Так все это выглядит с моей точки зрения. Думайте, что хотите». Он сунул руку в карман куртки и вытащил какую-то серебристую вещицу. «Но этой ночью у вас может появиться шанс, подобного которому уже не будет, друг мой. Поль, Рокко, держите его».

Малак сопротивлялся, но в сердце его не было огня битвы. Пока Поль и Рокко удерживали его, Джарод застегнул серебряный браслет на его правом запястье. Затем мужчина обернул тонкую цепочку вокруг одной из опорных балок ангара и поднес свободный кончик к натянутому фрагменту. Когда он произнес слова силы, цепочка загудела, ее крохотные звенья соединились, замыкая петлю. Мордовороты отступили назад, а Малак тупо уставился на казавшуюся такой непрочной цепь.

Джарод широко улыбнулся: «Мило, не правда ли? Это неразрываемая цепь. Нам она нравится из-за своей обманчивости. Учтите, вы не сможете ее порвать. Если вы присмотритесь, то увидите на каждом звене крохотные буквы. Они складываются в слово «неразрываемая» на разных языках. Не то чтобы я сам мог их все прочесть». Он задумчиво постучал пальцами по балке, вокруг которой была застегнута цепь. «И, конечно, же, она привязывает вас к этому жалкому человеческому телу, в котором вы прячетесь, со всеми его слабостями, но без вашей силы, так что не думаю, что этой ночью вам удастся попортить мою недвижимость».

Малак поднял руку, чтобы посмотреть на браслет. Если не считать миниатюрного замка, серебряная полоска походила скорее на украшение, чем на часть пут. Когда он заговорил, голос у него был хриплым: «Зачем?»

Джарод пожал плечами: «Это ловушка. Вы – наживка. По-моему, все понятно. Мы взяли на себя смелость распространить по улицам слух, что вы хотели бы поговорить с Денницей. Если бы вы почаще выходили за пределы этого грязного квартала, с которым столько возитесь», - добавил он, - «вы бы сами об этом услышали».

«Он не дурак», - проскрежетал Малак.

«Нет, нет, конечно же, нет», - заверил его Джарод. – «Но мы в любом случае ничего не теряем. Может быть, он придет поговорить с вами. Может быть, он знает, что что-то надвигается, и попытается спасти вас». По выражению его лица было ясно, насколько вероятным он считает такой вариант. «А может, он придет, чтобы надрать вам задницу за то, что вы стали требовать ответа. Или не придет вообще. У нас в любом случае будете вы. Вы – кнопка вызова, Малак. Орудие. Если орудие не выполняет своих функций…», - Джарод пожал плечами, затем развернулся на пятках. – «Рокко, Поль, спрячьтесь где-нибудь, чтобы вас не было видно. Кисси, вызови моего водителя, затем оставайся тут и присматривай за всеми тремя».

Джарод замешкался у выхода. На его красивом лице проступила озабоченность: «И, Малак, я все же надеюсь, что вы получишь ответ». Дверь захлопнулась у него за спиной.

Охранники растаяли в темноте, женщина отошла прочь, не прекращая тихонько болтать по одному из телефонов. Малак чувствовал, что они где-то рядом, но не настолько близко, чтобы отвлечь его от вопросов, которые метались в мозгу подобно напуганным зайцам. Он старательно избегал этих вопросов с того самого момента, как поднялся из Бездны, кипя ядовитой ненавистью, которая подстегивала его дух подобно жалящим оводам, пока он прорывался сквозь сумрачные глубины человеческой души, яростно набрасываясь на тех, кто обладал слишком сильной волей, чтобы служить ему. Вопросы эти только-только начали укладываться у него в голове, когда он захватил тело Алехандро и обнаружил, что у того есть свои вопросы, так глубоко въевшиеся в плоть и кости, что Малак никогда не смог бы забыть их. Но сомнения не ушли, лишь затаились, выжидая, пока кто-нибудь вроде Джарода не извлечет их на свет и не начнет пристально изучать.

Джарод, кем бы он ни был, говорил как самый настоящий дьявол. Малак обругал его за это, но заодно обругал и себя самого. Он провел с дьяволами достаточно времени, чтобы знать, что их ложь строится на правде, которую пытаются скрыть. Он в самом деле хотел увидеть Люцифера – самая примитивная часть его сущности радовалась одной этой мысли, не заботясь о последствиях и обстоятельствах. Он мысленно представлял себе встречу, тысячу раз проигрывая ее в своем воображении, и всегда – немного по-другому. Такова была сила и проклятие человеческого мозга, которым он завладел; сам Малак Охотник не мог похвастаться богатой фантазией. При этой воображаемой встрече Люцифер милостиво разъяснял ему, что все это была лишь уловка, чтобы успокоить небесную стражу, и что восстание снова начнется завтра утром. В другом случае исходящее от Денницы звездное сияние иссушало плоть на костях Малака. В этом варианте встречи Люцифер безучастно смотрел на него, говоря: «Малак? Это имя мне не знакомо».

Малак колотился головой о балку до тех пор, пока тупая боль не прогнала прочь непонятные, сменяющие друг друга образы. Боль успокоила его. Спокойствие позволило овладеть чувствами. Долгая тишина помогла ему разобраться в своих мыслях, отделить недостойные и праздные и безжалостно избавиться от них, а вместе с ними – и от чужих домыслов. Те мысли, которые он оставил, сияли убежденностью, и это и в самом деле были его мысли – его и Алехандро.

Этот человек испытал немало боли, прежде чем она окончательно истощила его волю. Боль ему причинил его приятель, и Малак так и не смог разобраться: то, что карающий кнут находится в руках знакомого тебе человека, а не непознаваемого Господа, делает пытку еще невыносимей или все же смягчает страдания? Сейчас это сопоставление лишь отвлекало его, и Малак принудил себя сосредоточиться на том, что было важно: Алехандро, страдая от жесточайших мучений и боли, отказался назвать имена друзей и родственников, которые якобы были его сообщниками в выдуманном «преступлении», и выдал палачам только тех, кто, как он знал наверняка, уже погиб от их рук. Если человек оказался настолько силен, подумал Малак, то может ли сдаться ангел, пусть и падший? Да, в конце концов Алехандро утратил надежду и стал сосудом для демона, но неужели же ему полностью отказано в искуплении? Малак испытал облегчение, когда решение наконец было принято. Действие, пусть и сопряженное с болью и кровью, было лучше раздумий. Он осторожно, медленными движениями, ощупал цепь, надеясь, что это не привлечет внимание его стражей.

Серебряная цепочка заметно провисала, а ее звенья выдерживали куда большее натяжение, чем полагалось бы материалу, из которого она была изготовлена. Была ли она и в самом деле неразрываемой или же Малакку в его теперешнем состоянии не хватало сил, чтобы порвать ее, особого значения не имело. Он произнес слоги, которые должны были влить нечеловеческую силу в его конечности – и ничего не добился.

 

Его манипуляции привлекли внимание, как он и опасался. Охранники зашевелились, выступив на свет и встав так, что он мог видеть только их черные фигуры на фоне темноты. Женщина, с явной неохотой засовывая телефон в чехол, тоже показалась в поле зрения. Теперь она стояла, прислонившись спиной к какому-то ящику, и нервно притопывала носком туфли.

 

Все это уже было неважно. Малак узнал достаточно. Цепь, балка – они и в самом деле были несокрушимы. В отличие от него самого. Он опустился на корточки, оперся спиной о колонну, забросил руки за голову и замер в ожидании. Блестящая цепочка спускалась ему на плечо и грудь, и звенья ее слегка позвякивали в такт его медленному дыханию.

 

Рассвет наступил очень скоро, но день, казалось, тянулся бесконечно. Малак дремал или просто сидел в тишине, ожидая, когда к нему вернется сила. Охранники его были не менее терпеливы. Женщина, Кисси, большую часть дня протрещала по одному, а то и по двум телефонам сразу, и голос ее казался назойливым пчелиным гулом. Она прекратила болтать только для того, чтобы съесть привезенный обед. Делиться она ни с кем не стала, а в воздухе еще несколько часов висел запах жира.

 

Наступил вечер, заполненный сиренами, воплями и выстрелами. Малак по-прежнему ждал. Кисси, которая наконец замолчала и теперь сидела на ящике, боролась с подступающим сном, с трудом удерживая глаза открытыми. Нескладные фигуры его охранников время от времени менялись местами. Он не был уверен в том, что они заснут, но даже если они и вмешаются, то лишь помогут ему, сами того не желая.

 

В тот момент, когда женщина закрыла глаза, Малак начал действовать. Правую руку он просунул в петлю, образовавшуюся в месте провисания цепочки, а затем со всей доступной ему силой и скоростью рванулся прочь от колонны. Серебряные звенья, перекрутившись, соскользнули до самого бицепса, прежде чем на них обрушился весь вес Малака. Из дюжины мест на руке – там, где звенья неподдающейся цепи глубоко вгрызлись в плоть, - брызнула кровь. Женщина проснулась, вздрогнув, но в ее широко распахнутых глазах не было ни единого проблеска понимания.

 

Малак на мгновение замер в конечной точке рывка, а затем собрался, чтобы предпринять еще одну попытку. На этот раз в тот момент, когда цепь полностью натянулась, на него сбоку обрушилось тяжелое тело: более бдительный из охранников попытался сбить его с ног. Толчок оказался как нельзя кстати. Правая рука Малака, и без того почти отрубленная, оторвалась от тела, когда тонкая цепочка прошла сквозь оставшиеся мускулы и кость. Два тела рухнули на пол, заливая кровью все вокруг. Малак отвел голову назад и боднул охранника в нос, чтобы ослабить хватку. Тот откатился прочь.

 

Боль волной обрушилась на него, заставляя испустить хриплый, неразборчивый крик. Это была сладчайшая боль их всех, что ему доводилось испытывать: она означала свободу. Он напряг глотку, чтобы прореветь рвущееся наружу имя: «Люцифер!» Имя было наполнено силой, хлещущей во все стороны. Этого было достаточно, он исполнил свой долг. Теперь ему надо было выжить.

 

Второй охранник уже был на полпути к своей жертве, в середине прыжка и в середине трансформации. Кожа его почернела, пальцы удлинились, превращаясь в когти размером со столовый нож. На лопатках прорезались крылья с редкими вылинявшими черными перьями. Детина, которого Малак сбил с ног, кое-как пытался подняться. Женщина даже не шевельнулась. Глаза ее от потрясения раскрылись еще шире, она сделала глубокий вдох.

 

В этой ситуации выбор был только между «сражаться» и «бежать». Вариант «срочно позвонить боссу» был прямым путем к смерти. Одним плавным движением вскочив на ноги, Малак воззвал к источникам веры, с которыми когда-то заключил договор, на этот раз забираясь глубже, чем раньше. В латиноамериканском квартале Сезар Дельгадо схватился за грудь, в других зданиях спящие люди просыпались от собственных криков. Метнувшись вперед вихрем меняющейся плоти и шерсти, Малак оставшейся у него передней конечностью стянул все еще цепляющуюся за телефон женщину вниз и насадил ее спиной на отколовшийся от ящика заостренный кусок дерева, выдавливая воздух у нее из легких.

 

Малак отшвырнул тело и развернулся, чтобы встретиться лицом к лицу с двумя противниками, крылья распахнулись у него за спиной, придавая устойчивость его неуклюжей трехлапой фигуре. Теперь они оба были в обличии демонов. Один из них с явным наслаждением провел когтями по залитому кровью бетону. Малак радостно оскалился. Ему уже приходило в голову, что эти двое предпочтут битву наблюдению за скованным цепью врагом. Короткой вспышкой энергии он остановил кровотечение. Раньше он с равной легкостью отрастил бы себе новую конечность, но сейчас он не был уверен, получится ли у него это, как не был уверен и в том, что может потратить на попытку силу. Лучше уж он будет сражаться одной рукой.

 

Они начали двигаться одновременно, обменявшись каким-то незаметным сигналом. Малак в последнюю секунду скользнул влево, прервав нападение одного из них оглушающим ударом крыльев. Второй охранник развернулся и выпрямился, чтобы нанести удар сбоку. Он обрушился на выставленное вперед крыло Малака и отскочил назад, покрытый кровью и перьями. Малак увернулся от них и отскочил прочь, не дожидаясь, пока первый нападающий придет в себя, но одно крыло его теперь безжизненно повисло.

 

Тяжело дыша, они оценивающе смотрели друг на друга через разделяющее их расстояние. А в следующее мгновение их всех сбило с ног неодолимой волной. То была волна света, жесткого и чистого, как дождь из бриллиантов. Она оглушала подобно звонкому, высокому сигналу трубы, вызывающему на битву героев. Она наполнила Малака яростным весельем и уверенностью ребенка, который возьмет в руки гадюку, если отец скажет ему, что никакого вреда от этого не будет. Люцифер пришел.

 

Демоны перед ним в ужасе прижимались к полу: они охотились за Светоносным, но до этого мгновения не помнили, что это означает на самом деле. Глаза их вылезли из орбит, из перекошенных ртов шла пена, как у собак, сожравших отравленное мясо. Малак, воодушевленный, снова вступил в бой. Пока враги его трусливо медлили, он с ревом прыгнул вперед, впечатывая одного из них в пол. Когти задних лап вонзились в мягкое подбрюшье, взрезали плоть, вываливая на пол потроха. Второй охранник пришел в себя, увидев, что смерть пока что занята его товарищем. Он ударил противника когтями по незащищенному правому боку, а затем взметнулся вверх, почувствовав, как зубы Малака вцепились ему в плечо.

 

Демон тяжело приземлился на узком мостике, шедшем под потолком склада. Малак остановился и слизнул капли крови, усеявшие мех на морде. «Я знаю тебя», - выдохнул он. – «Тумиэль». Тумиэль кивнул. Мостик раскачивался под его весом. «В другой раз, Малак», - прошипел он. Неуклюже отпрыгнув, он проломился через алюминиевую решетку, установленную под самой крышей, и удрал прочь.

 

Малак подобрался к цепи, на которой все еще висела человеческая рука. Он наступал на руку до тех пор, пока наручник не соскользнул с остатков конечности. Пока это в его силах, он не оставит здесь ничего от себя, что можно было бы изучать - или глодать. До боли знакомая цепочка была покрыта кровью и клочками мяса, свисающими со звеньев, но повреждений на ней не было никаких. Малак представил, как Джарод зубной щеткой соскребает засохшую кровь с крохотных звеньев. Цепочка останется здесь. В любом случае, Малак едва ли смог бы ею воспользоваться.

 

Что бы Люцифер ни сделал, это привлекло внимание. Улица за пределами склада были пусты. Ловушка, которую готовили для Денницы, не сработала, все усилия оказались тщетными. Малак спокойно вышел из склада в теле Алехандро.

 

На полпути к дому он остановился. Скоро должно было взойти солнце. Малак чувствовал запах росы. «Люцифер», - прошептал он. Само это имя было молитвой. Ответа не было, но тишина больше не казалась мертвой. Она была пронизана терпением. Он пошел дальше, а над миром и безвозвратно изменившимся человеком вставало солнце.

 

Никто на взбудораженных, охваченных беспорядками улицах не попытался остановить мужчину, который направлялся домой, прижимая к груди оторванную руку.

Рассказ из книги Lucifers Shadow - Tales of Fallen Angels

Автор: Эллен Портер Килей

Алехандро де ла Вега осторожно высунулся из окна своей квартиры на третьем этаже. На улицах района, где жили в основном латиноамериканцы, сейчас было тихо, но солнце все ниже клонилось к горизонту, предвещая начало второй ночи волнений. Наступившая темнота была бы полной, если бы не мечущиеся беспорядочно лучи фонариков, прикрученных к оружию, да вспышки выстрелов в те мгновения, когда пучок света указывал на цель.

Алехандро не нужны были все эти изобретения, чтобы видеть – и чтобы убивать. На покрытом линолеумом полу ванной лежала груда окровавленной и порванной одежды. Лишь малая часть этой крови была его. Он подошел к сундуку, в котором хранил немногую оставшуюся у него одежду. Сундук, матрас да хлипкий стол со стулом были всем, чем он владел в этом мире.

читать дальше

Подобные вещи его больше не смущали. Алехандро с некоторым удивлением осознал, что, будь это не так, он мог бы присоединиться к мародерам и до потолка забить свою маленькую комнату блестящими черными и хромированными игрушками, которые сейчас, без питающего их электричества, ни на что не годились. Но ущерб, причиненный его скудному гардеробу, в скором времени мог бы стать источником беспокойства для соседей. Четко видимые шрамы, покрывающие его руки, плечи и спину, слишком сильно напоминали о боли и о прошлом, от которого бежали многие из тех, кто жил рядом с ним. Он закончил одеваться, натянув чистую рубаху – как обычно, с длинными рукавами, чтобы спрятать следы от наручников, оставшиеся после долгих часов, проведенных в подвешенном состоянии, да неровные шрамы, появившиеся после неудачной попытки самоубийства. Такова была прелюдия, приведшая к полной капитуляции, в результате которой Алехандро де ла Вега лишился души.

Малак не знал, сколько времени прошло с тех пор, как тусклый свет покинул эту оболочку, а сам он вошел в нее. Тогда его одновременно переполняло ощущение слитых воедино мускулов и костей, такое непривычное после безумного хаоса Бездны, и невыносимая вонь человеческих фекалий. Той ночью он бежал прочь от узкой комнаты, в которой Алехандро никогда не прибирался, прочь от запахов человека и от сияющих огней, и вел жизнь дикого зверя до тех пор, пока его тело – тело Алехандро – не очистилось от никотина, алкоголя и героина, которым утративший все надежды аргентинский беженец привык глушить боль разочарования. Много времени это не заняло. Даже дикие животные, подчиняющиеся только инстинктам, рано или поздно привыкают к присутствию человека. Малак крадучись, подобно отбившемуся от стаи зверю, вернулся назад в похожий на лабиринт город.

В тот день он увидел в толпе людей лицо, которое было выжжено в его памяти неутихающей болью и неукротимой ненавистью. Не понимая – разве станет колебаться лев, почуяв поблизости запах гиены? – Малак Охотник выследил этого человека и убил его. В то время как кровь жандарма – кровь палача - капала с его пальцев, в мозгу его распахнулись ворота памяти, давно захлопнутые Алехандро. Перелет в Америку был последней попыткой побега от властей и тех мерзавцев, которые лишили его свободы и семьи. Встреча с одним из этих убийц в «Городе Ангелов» отняла у человека последнюю надежду, позволив Малаку завладеть его телом. Могучий хищник, стоя посреди улицы, оплакивал потери человека: семью, свободу, дом, жизнь, душу. Отходя от тела врага, Малак снова ощущал себя цельным: чужая боль и понимание того, что, даже отомстив, он все равно обязан этому человеку, привели его в чувство.

Потрясенный, Малак вернулся в квартал, где раньше жил Алехандро. Соседи с облегчением встретили его возвращение. Они беспокоились о нем, молились за него. Они кормили и одевали его, и их забота и щедрость окончательно сломили все преграды, отделявшие Малака от этого мира. Желая отблагодарить их, Малак объявил район своей территорией, проживающих там людей – своей стаей, и прогнал или убил всех, кто угрожал их безопасности. Большинство соседей знали его как Алехандро, беженца из Аргентиты, но кое-кто начал понимать, что он представляет собой нечто большее. Они верили в него, как в защитника и хранителя.

Это было непросто, думал Малак, выходя из комнаты и спускаясь по ступеням, но в свое время он немало сделал для того, чтобы поддержать в них эту веру. В городе было немало двуногих хищников: грабителей, не чурающихся шантажа социальных работников, насильников, излишне вспыльчивых сотрудников Службы иммиграции и натурализации, мерзавцев, готовых убивать из-за нескольких долларов или косого взгляда. Даже самый трусливый, хилый взломщик мог в одно мгновение превратиться в убийцу с «пушкой» в руке. Но оружие не смогло бы защитить его от молчаливого хищника, терпеливо подстерегающего в темноте свою жертву. Не могло оно защитить и от страха, охватывающего места сборищ и офисные кабинки по мере того, как росло число трупов. Те, кто был поумней, решили поискать себе более легкую добычу, оставив Малака разбираться с идиотами и новичками. Ему этого вполне хватало.

Куда более неприятными были встречи с себе подобными. Нет, не подобными, выругался он про себя, потому что это были демоны, служившие другим – тем, кто некогда возглавлял армии великого восстания и кто сейчас унизился до порабощения собратьев, пытаясь создать себе земное королевство из слуг и марионеток. Первые «послы» были вежливы и предупредительны, предлагая поступить на службу и лишь намекая на то, что «нет» будет нежелательным ответом. Те, кто пришел после них, предпочитали вести переговоры с помощью когтей и пуль, но Малак никогда не бежал от битвы. Сражения приводили в ужас жителей района. Малак подумывал о том, чтобы уйти и избавить людей от кровавых разборок, но это была его территория, пусть и совсем новая, и его люди. Пока он мог сражаться, заставить его уйти было невозможно. Он сохранял бдительность, зная, что при первых же признаках слабости на него набросится целая свора. В полицейских записях просто была отмечена «возросшая активность банд в таком-то этническом районе».

Единственный посланец, которого он принял, пришел к нему с именем Люцифера на устах. Сердце его заметалось в груди подобно оленю, почуяв пусть слабую, но все же надежду на получение известий о Деннице. Но после того, как он понял, что вожди ее группировки, хотя и действуют во имя Люцифера, знают о нем не больше, чем знал сам Малак в глубинах Ада, он впал в гнев из-за чувства безнадежности и прогнал демонессу прочь. По крайней мере, размышлял он, она не стала предлагать ему надеть цепи. Если бы она использовала имя Денницы ради этого, он разорвал бы ее на кусочки.

Он спустился по лестнице и вошел в квартиру управляющего. Через открытое окно до его ушей долетел слаженный топот обутых в сапоги ног, приглушенный расстоянием, но все же ясно различимый.

«Vienen», - сказал он. – «Они приближаются. Закройте окна и опустите шторы».

 

Отряды Национальной гвардии выходили на позиции, чтобы приступить к подавлению беспорядков и грабежей. Весь день хрипящее переносное радио сообщало, что комендантский час начнется после захода солнца и что солдаты будут стрелять во всех замеченных мародеров, под которыми, конечно же, следовало понимать всех темнокожих людей, оказавшихся на улице после начала комендантского часа.

Обитатели квартиры без колебаний выполнили распоряжение «Алехандро», хотя в комнате из-за этого должно было стать невыносимо жарко. Ночной ветерок, каким бы легким он ни был, мог всколыхнуть шторы, а стать мишенью для стрелка с улицы никому не хотелось. До землетрясения они вообще бы не поверили, что такое станет возможным, но с тех пор все изменилось.

Комната была заполнена людьми. На этом этаже жил Сезар Дельгадо (управляющий домом) с женой, но сегодня сюда пришли также обе семьи с первого этажа, чтобы оказаться подальше от случайной пули. Самый младший из всех, сидевший на руках кроха, затих, услышав голос Алехандро. В поисках ободрения он повернулся лицом к матери. Иногда инстинктивный детский страх огорчал Малака, ведь он никогда бы не причинил вреда человеческому ребенку. Но сегодня он был по-своему рад этому: первая реакция ребенка на испуг оказалась как нельзя кстати в сходящем с ума городе.

Сеньора Дельгадо приготовила целое блюдо empanadas[1], которые так и стояли почти нетронутыми в центре стола, источая чудесный аромат. Малак, пробираясь через возящихся на полу детей к столу, поцеловал хозяйку в щеку. «Gracias, сеньора. Впереди долгая ночь, а я голоден». Кожа у нее на щеке была тонкой и сильнее, чем обычно, пахла кухонными специями и говяжьим жиром.

Она закатила глаза, отмахиваясь от его бессвязных благодарностей, которые он кое-как пробормотал с набитым ртом: «Подливки нет. Пришлось готовить, пока мясо не пропало. Но остальные сказали, что им кусок в горло не идет».

В ответ Малак ухватил еще два empanadas.

Сезар подошел к столу и, подождав, пока Алехандро закончит жевать, тихо спросил: «Ты снова собираешься идти?»

Малак кивнул. Не все здесь знали, во что превратился Алехандро. «Если я смогу удержать людей, не позволить им сбиться в толпу или побежать сюда, может быть, солдаты тоже сюда не сунутся».

Честно говоря, он сам не знал, что делать с захлестывающими улицы беспорядками или смертоносными отрядами вооруженных мужчин, но надеялся, что до этого не дойдет. Не то чтобы это имело значение: он все равно не смог бы провести эту ночь, прячась за дверьми и ставнями, как не может собака запереть дверь в свою конуру. Он был уверен, что сегодня на улицах будут не только сражающиеся и гибнущие смертные мужчины и женщины. Он чувствовал, как ворочается под ногами булыжник, когда затрясшаяся земля пошла трещинами. Он чувствовал скрытый поток ненависти и видел, что бунтовщики становятся смелее, а полиция и Национальная гвардия – все более жестокой. Сегодня воздух звенел от гнева демонов, а ветер доносил отзвуки и слоги имен силы.

И за всем этим было нечто, что не давало ему покоя, какой-то запах или звук, затаившийся на самом краю восприятия и осознания. Он не стал тратить время, пытаясь понять, в чем дело: то было ощущение выжидания, а не ужаса. Рано или поздно все станет ясно.

Малак распрощался со всеми – не такое уж быстрое дело, так как нижние соседи были уверены, что он подвергает себя ужасной, ужасной опасности, - и, стараясь двигаться как можно незаметней, выскользнул из здания. Теперь, когда желудок его был полон, он с болезненной четкостью ощутил более глубокий голод, тот, насытить который могла лишь человеческая душа. Он уже почерпнул силу из преданности людей, находящихся под его защитой; больше он не мог у них взять, разве что в случае крайней нужды. К тому же, подумал он, сегодня улицы просто переполнены людьми, которым не помешает приобрести чуть побольше уважения к религии, даже если ради этого придется напугать их до усрачки.

На западе небо по-прежнему освещалось последними лучами заходящего солнца, но на улицах уже начинались беспорядки. Кучка демонстрантов стояла с плакатами, которые всколыхнули память Алехандро и заставили Малака ощутить медный привкус во рту: «Остановите полицейский произвол». Другие, одетые в черное, держались в стороне от стоявших в центре улицы протестующих. Пока полиция будет разбираться с легкой жертвой, они не упустят возможности пограбить или просто переломать все вокруг.

Какой-то охранник на той стороне улицы привлек внимание Малака. Он выглядел утомленным, и он был один, может быть, шел домой пешком, так как автобусы не ходили, а трассы были перекрыты или завалены камнями. Даже со своего места Малак видел кровь и волосы, прилипшие к дубинке охранника; запах подсказал ему, что с тех пор, как человек почистил пистолет в последний раз, ему уже пришлось стрелять. Изнуренный охранник бросил взгляд на толпу протестующих и свернул в проулок, чтобы обойти опасное место. Малак ухмыльнулся, показывая зубы. Сейчас у охранника появится куда более интересный объект для размахивания дубинкой.

Он шел вслед за охранником, двигаясь бесшумно, как кот. Подойдя достаточно близко для того, чтобы просто протянуть руку и коснуться человека, он зачерпнул силу из внутренних резервов и сменил форму. Процесс взбодрил его. В те дни, когда мир был молод, Малак мог принять любую понравившуюся форму, чтобы бежать рядом с животными или наблюдать издалека за обитателями Эдема. В этой форме он появлялся среди Элохим. За спиной развернулись широкие, покрытые перьями пестрые крылья, похожие на ястребиные; кисти рук изогнулись и затвердели, превращаясь в страшные звериные лапы с когтями. Ноги искривились, становясь мощными задними лапами огромной полосатой кошки, лицо стало плоской мордой с крепкими челюстями. Шею и плечи покрыла густая черная грива. Даже сейчас, когда он крался по переулку на всех четырех конечностях, голова его была на одном уровне с головой человека. После освобождения из Бездны у него было не так уж много возможностей принять эту форму, но все же он понял, как изменили его тысячелетия боли. Некогда покрывающие гордые крылья перья были красными и золотыми, как заходящее солнце, теперь же они были цвета засохшей крови, словно их окунули в кровавую лужу. Грива сама по себе свивалась в пряди, которые по-змеиному шевелились, а когти и клыки стали такими длинными и острыми, что явно выдавали свое единственное предназначение: рвать плоть. Малак даже не был уверен, сможет ли он говорить с такой пастью, но сюда он пришел не разговаривать.

Присев на задних лапах, Малак потянулся вперед, схватил человека за плечи и развернул. Что дело нечисто, он понял, заглянув мужчине в глаза: они были полностью лишены выражения, пусты, как глаза человека, который ничего не может предложить миру, даже глядя в лицо собственной смерти. Малак крутанулся на месте, чтобы защититься, но было слишком поздно. Три подкравшихся «мародера» с пистолетами в руках перекрыли один конец переулка. Небольшая группа демонстрантов отделилась от толпы на улице, чтобы заблокировать второй путь к отступлению. Те, кто стоял дальше от улицы, вытащили оружие, остальные прикрывали их от любопытных глаз своими плакатами и транспарантами. Шорох на высоте нескольких этажей указывал, что наверху тоже затаился враг. Малакку даже не надо было смотреть туда.

Он оказался в ловушке. В этой форме он не мог бежать без того, чтобы не вызвать переполох на улицах, тем самым начав бунт, который он надеялся предотвратить. Тело Алехандро не смогло бы пробить себе путь к свободе; реши он бежать в виде совы или крысы, ему просто могло бы не хватить энергии, чтобы принять боевую форму в том случае, если бы все же пришлось сражаться. Что ж, придется обороняться прямо здесь. Человека, заманившего его в ловушку, Малак убил безо всяких колебаний; вцепившиеся в плечи смертного когти смяли плоть, круша кости и хрящи. Тело мужчины надломилось, и он упал на землю, захлебываясь кровью.

Засвистели пули, но Малак уже начал двигаться. Две из них расплющились о стену там, где он только что стоял; третья попала в него, обожгла тупой болью бок в то время, как он обрушился на кучку «демонстрантов». Своим коварством они разозлили его сильнее, чем остальные нападающие, а полученная в спину пуля только подлила масла в огонь. Одним длинным прыжком он оказался среди них, взмахом крыла сбивая на землю одного из мужчин, чья шея вывернулась под необычным углом. Малак лягнул задними лапами и услышал ответные вопли, затем схватил чью-то промелькнувшую конечность и подтащил испуганную жертву поближе к оскаленной морде. Вокруг оглушительным стакатто гремели выстрелы. Враги кричали от боли так же часто, как сам он ощущал укусы входящих в шкуру пуль.

Он резко наклонился вперед, разрывая жертве глотку, и на краткий миг почувствовал удовлетворение. Ужас в ее глазах сказал ему, что противников никто не предупредил о подобном исходе и что они были не готовы встретить сверхъестественного монстра, не знающего пощады. Затем послышался какой-то лязг, резкий треск, за которым последовала вспышка, и Малак ослеп. Он продолжил сражаться – нюх его был остер, а от ослепленных жертв исходили волны страха. Но сверху упали еще какие-то штуки, которые с шипением закрутились на мостовой, отравляя воздух ядом.

Малак тяжело упал на тела мертвых врагов.

Продолжение будет чуть позже, это только половина рассказа.

После Бездны

Какая роль отведена Ангелам Смерти в современном мире? Для многих из них дни и недели, прошедшие после освобождения из Бездны, были заполнены нескончаемым сражением с отчаянием. Ужас, который испытали Убийцы в тот момент, когда люди стали смертными, вернулся после того, как он увидели, насколько обыденным событием в мире считается смерть. Если раньше люди умирали в борьбе за судьбы человечества и всего Мироздания, то теперь они убивали друг друга по самым незначительным причинам.

читать дальше

В первые дни после освобождения из Ада Халаку чувствовали себя полностью разбитыми. Большинство из них вселилось в тела недавно умерших людей, жертв преступлений или же тех, кто пытался совершить самоубийство. Их тянуло к таким носителям потому, что они слышали зов смерти, который напоминал им об обязанностях, возможности исполнять которые они были лишены в течение бессчетных веков. В первые мгновения после возвращения в мир людей демоны Дома Надвигающейся Ночи ощутили смерть так, как никогда ранее – изнутри. Этот опыт изменил их и заставил по-новому отнестись как друг к другу, так и к своим оставшимся в заключении владыкам.

Дом был потрясен, осознав, что все живое по-прежнему продолжает умирать, и для этого не нужно вмешательство ни ангелов, ни демонов. Люди умирали и уходили, чтобы встретить приуготовленную им Господом участь, или же оставались в Убежище, и никто из ангелов и демонов не участвовал в этом процессе. Некоторые Халаку попытались вернуться к своим прежним обязанностям, повинуясь манящей песне долга и притяжению смерти. Но они быстро поняли тщетность своих попыток. Людей стало слишком много, а свободных Убийц было слишком мало, поэтому они могли успеть к уходу лишь очень небольшого числа умирающих. Разумеется, Халаку могли привязать часть призраков к предметам или направить их в Убежище, но для тысяч других душ по всему миру они могли сделать очень мало. Тела людей, в которых они обитали, ограничивали их возможности.

Это открытие сплотило Дом одиночек. Большинству из них просто никогда не приходило в голову обратиться за помощью к другим демонам. Вместо этого они стремились друг к другу, чтобы поговорить и обменяться впечатлениями о современном мире. Прежний ритуал обмена воспоминаниями, который до Падения входил в обязанности Убийц, снова стал для них частью повседневной жизни.

Судьба сыграла с ними забавную шутку: Дом, который до побега был самым раздробленным из всех, за несколько месяцев, прошедших после освобождения из Ада, стал одним из самых сплоченных. Дом поставил перед собой две основные цели, которые могли быть выражены одним словом: информация. Ему нужны были сведения о текущем состоянии Убежища. Но еще больше ему нужна была информация о том, как в современном мире работает смерть. Без этого осознания, без возможности вновь понять свое призвание Дом полностью утратил связь со своим предназначением.

Достичь этих целей Халаку смогут только в том случае, если будут работать сообща. Халаку поверит другому Убийце намного быстрее, чем представителю любого другого дома. Дом объединяет общая нужда, побочным эффектом чего стало почти полное разрушение прежней иерархии. Сами по себе, без полномочий, ранее установленные звания не имеют никакого смысла. Халаку не ведут войну, поэтому им не нужны военачальники. Те обязанности, что поручил им Господь, у них отняли, возможно, навсегда.

Сейчас в Доме формируется новый порядок, основанный на возможностях. Те представители Дома, которые обладают качествами лидера, зачастую благодаря своим носителям, распоряжаются остальными Убийцами и направляют их усилия. Те, кто наделен способностями к расследованиям, тоже высоко ценятся своими собратьями, так как они занимаются сбором и анализом уже полученной информации.

Но в Доме наблюдается и все увеличивающийся раскол. Основной причиной раскола стала способность проникать в Убежище. Те Убийцы, которые быстрее всего восстановили свое Знание Сфер, втягиваются в борьбу за власть над величайшим творением Халаку (см. ниже) вместо того, чтобы пытаться постичь загадку смерти в современном мире.

Загадка смерти

Халаку попытались преодолеть свою явную ненужность в новом цикле смерти, и их человеческие тела послужили им отправной точкой в расследовании этой загадки. Все люди рано или поздно вынужденно осознают собственную смертность и начинают задаваться вопросом о своей судьбе после смерти. Для завладевшего телом Убийцы это любопытство часто становилось своеобразным утешением и толчком к пониманию нового мира. Боль, которую люди испытывали до Падения, сохранилась, но разум, дарованный им мятежниками, позволил человечеству искать в смерти смысл – этот цветок вырос из семени, которое Убийцы заронили в разум людей еще во Времена Вавилона. Дом сообща пытается продолжить исследования в этом направлении, но со своей точки зрения. Халаку стараются на себе изучить все множество религиозных подходов и способов смерти, надеясь через этот опыт обрести хотя бы проблеск истины.

Некоторые группы Халаку находят утешение и исцеление для своих старых ран, растревоженных поражением и чувством вины, в помощи смертельно больным людям. Они облегчают боль и тревогу умирающих и обеспечивают быструю и легкую смерть тем, кто страдает от сильной боли. Некоторые Убийцы даже предлагают умирающим задержаться в призрачной форме после того, как из их тел уйдет жизнь, надеясь лучше понять процесс.

Группа Халаку пытается понять смерть, испытывая ее. Не на себе, разумеется – риск возвращения в Бездну был бы слишком велик. Эти Убийцы стараются как можно чаще наблюдать момент смерти, будь то естественный процесс, несчастный случай, убийство или даже смерть, вызванная самим демоном. Все эти события дают возможность понять новый механизм смерти, а также узнать, как души находят дорогу за грань мира, в Убежище или же в свои старые тела.

Несмотря на все эти усилия, сейчас Халаку находятся так же далеко от понимания тайны смерти в новом мире, как и в первые дни после побега из Ада. Но мало кто из них задумывается над этим, так как подобные размышления – прямой путь к увеличению Муки.

Спасенные Убийцами

Некоторые Халаку отказались от идеи осмыслить смерть, считая, что до тех пор, пока они заперты в ограниченных человеческих телах, современная природа смерти останется за пределами их понимания. Вместо этого они пытаются предотвращать ненужные смерти, выслеживая склонных к беспричинным убийствам людей и наказывая их. Пойманный и побеседовавший с Халаку убийца часто начинает видеть смерть в новом, пугающем ракурсе. Не один полицейский порадовался тому, что злоумышленники, совершившие нераскрытые убийства, сами приходили в участок, и в глазах их плескался ужас, а с губ срывалось полное признание. Смерть – это прерогатива Убийц, и люди, попытавшиеся присвоить ее, рискую привлечь внимание Халаку.

Зачем им это надо? Все дело в чувстве вины. Мало кто из Убийц не ощущал себя виновным в том, что люди продолжали умирать все то время, которое демоны провели в заключении. И эта жалкая попытка предотвратить смерть продиктована желанием заглушить вину действиями.

Адские дворы

Будучи последним и самым младшим из Домов, во время войны Халаку постоянно испытывали пренебрежение со стороны старших демонов. Это пренебрежение позволило Дому относительно спокойно выстроить Убежище, но даже нескольких тысячелетий, проведенных в Бездне, не хватило для того, чтобы преодолеть извечное отчуждение между Убийцами и их собратьями-демонами. Убийцы стоят в самом низу пирамиды, и старшие Дома не дают им забыть об этом. Поэтому в глазах Халаку адские дворы – это не более чем еще одна возможность для остальных демонов командовать ими и игнорировать их.

Большая часть Дома считает, что со структурами наподобие адских дворов лучше общаться на расстоянии. У них могут быть друзья или союзники среди представителей других Домов, которые активно участвуют в жизни дворов, поэтому они знают, что происходит в демоническом сообществе. Многие дворы сами охотно оставляют Убийц в покое, следуя заведенному порядку вещей. Обычно подобное попустительство заканчивается тогда, когда при дворе начинается борьба за власть. Игрокам нужна вся возможная поддержка, а значит, им приходится обращаться к Убийцам, чтобы получить пусть небольшую, но помощь. Со временем даже самые независимые из Убийц могут обнаружить, что они плотно участвуют в политической жизни двора, вовсе не желая этого.

Как ни странно, но тела, которыми обычно завладевают Убийцы, словно бы подчеркивают их стремление держаться подальше от иерархических структур демонов, и вместе с тем усиливают их склонность общаться с другими падшими. Люди по природе своей существа социальные, а всем демонам (в том числе и Убийцам) импонирует идея человеческого существования. Даже самые неразговорчивые из Убийц, оказавшись в теле робкого человека, рано или поздно почувствуют неодолимую тягу к общению, особенно если оно может стать преградой на пути увеличивающейся Муки. Это естественное желание социализироваться, свойственное их смертным носителям, приводит к тому, что Убийцы начинают проводить в компании демонов из других Домов больше времени, чем когда-либо до Падения. Разумеется, желание не равно навыкам и умениям, и многие Убийцы во время общения с падшими товарищами испытывают отчаяние, так как демоны избегают их и игнорируют просто в силу привычки.

Постепенно Убийцы, оказавшиеся вовлеченными в жизнь адских дворов, объединяются и начинают извлекать некоторые преимущества из своей численности, пытаясь добиться влияния при дворе. Многочисленная группа Убийц может стать основной политической силой при дворе, даже если отдельные ее представители не наделены большим влиянием.

Своя роль

И все же некоторые Убийцы активно участвуют в жизни дворов, не забывая при этом и о целях Дома. Точно так же, как строители Убежища были вынуждены просить другие Дома о помощи, Халаку, пытающимся найти свое место в современном мире, пришлось признать, что прочие демоны могут обладать проницательностью, которая поможет в этих поисках. Как и следовало ожидать, они редко претендуют на высокие звания – и редко получают их, и только в одном городе, Буэнос-Айресе, Убийца смог добиться титула тирана и удержать власть в нескольких попытках переворота.

Убийцы часто присоединяются к Министерству Орлов, где выполняют обязанности сверхъестественных разведчиков и охранников, к которым они лучше всего приспособлены и которые позволяют им вести сбор информации. Умение говорить с призраками и извлекать из них нужную информацию сделало Убийц незаменимыми в предотвращении тех угроз двору, которые исходят не от людей и других демонов; по крайней мере, так считает большинство тиранов. В результате Халаку пришлось столкнуться со многими загадочными существами, появившимися в то время, когда демоны были заперты в темнице. Эти же обязанности выдвинули их в первые ряды тех, кто сражается с Привязанными к Земле. Забавно, но самые необщительные из демонов обычно первыми вступают в контакт со сверхъестественными существами, населяющими Мир Тьмы.

Редко когда среди сотрудников Министерства Львов числится меньше двух-трех Убийц, за исключением, разве что, совсем крохотных дворов. Прозвище «придворный ассасин» прекрасно подходит Убийцам. Их репутация как лучших специалистов по окончательному решению проблем крепнет от месяца к месяцу. Поэтому Убийц привечают в Министерстве Львов. Как воины Халаку обладают одним непревзойденным достоинством – способностью перемещаться на большой скорости через Убежище. Это умение позволяет им быстро вызвать подмогу в тех ситуациях, с которыми один Убийца справиться не в состоянии.

В Министерство Праха Убийцы вступают редко. Прочие Дома часто чувствуют беспокойство при одной мысли о Халаку, работающих с людьми. В конце концов, по отношению к людям у Убийц была только одна обязанность. Убийца, оказавшийся в рядах этого Министерства, рискует стать объектом пристального наблюдения.

На удивление большое число Убийц встречается среди сотрудников Министерства Драконов, особенно при тех дворах, которыми правят хитроумные тираны. Низкий статус Халаку и их умение общаться с призраками, которые могут незаметно шпионить за большинством демонов, делают их превосходными цензорами. При этом цензоров-Убийц обычно не награждают и не признают официально, так как публично указать на них значит полностью уничтожить их полезность. Привыкнув к подобному отношению, Убийцы ни на что большее не претендуют.

Убийцы, которые во время войны проявили себя в легионах, обычно тяготеют к Министерству Зубров. Репутация Дома, из которого вышли одни из самых смертоносных воинов, не померкла, и Убийцам часто поручают устранение отдельных опасностей, грозящих двору, или охрану высокопоставленных членов двора.

Единство Дома

Во время войны Убийцы были одним из самых сплоченных Домов. Алебастровый Легион, Касдейя и Убежище – все эти факторы заставляли их держаться вместе. К сожалению, в бездне этому единству не суждено было сохраниться. Последний Дом прекрасно знал, где именно расположен Ад, так как его представители могли чувствовать души, которые они хотели сберечь и защитить, непосредственно за стенами своей темницы. Если один из Убийц поддавался Муке, остальные могли наброситься на него, чтобы не дать ему терзать те души, присутствие которых все они чувствовали. Впервые за все время после восстания Дом столкнулся с внутренними противоречиями и раздором.

Воспоминания об этих первых днях в Бездне до сих пор остаются самыми яркими у тех Убийц с высокой Мукой, которые вернулись на Землю, из-за чего они не могут избавиться от естественного недоверия к менее страдающим Халаку. Противостояние между Халаку с высокой и низкой Мукой становится все более явным. Знание, которое было разработано для помощи и защиты духов, с легкостью может быть обращено им во вред. В результате небольшая группа Халаку взяла на себя обязанности по поддержанию порядка среди своих товарищей, своевременно отправляя тех из них, кто проявил чрезмерное неуважение к мертвым, назад в Ад. Эти же Убийцы проявляют определенный интерес к Привязанным и их прислужникам. Убийца Магдиэль, обосновавшаяся в Лондоне, невольно возглавила это движение, объединившее кое-кого из членов ее Дома. Опыт общения с Привязанным Извергом, обосновавшимся под городом, а также решительное выступление против тех собратьев, кто злоупотребляет своими знаниями, сделали ее довольно известной личностью среди падших Убийц, что саму ее только раздражает. Глубоко в душе она желает лишь одного – остаться со своим смертным мужем.

Все возрастающее количество улик указывает на Привязанного Убийцу – возможно, самого Азраэля, - обосновавшегося где-то в верховьях Нила. Даже если не обращать внимания на множество легенд о смерти, распространенных в той местности, все увеличивающееся число ходячих трупов и разозленных призраков, появившихся там за последний год, указывает на проявление Привязанного к Земле. Первая группа Убийц и их союзников, отправившихся туда, так и не вернулась. Магдиэль, вопреки нежеланию, пытается организовать вторую экспедицию.

Разоренное Убежище

Если падшие считали текущую ситуацию в мире плохой, то их первые путешествия в Убежища после вхождения в тела смертных вскоре заставили их изменить это мнение. Тихие земли памяти, где души могли размышлять и учиться на своих прошлых ошибках, превратились в кошмар. По Убежищу проносились ужасные вихри из плоти, крови и костей, вынося наверх те страдающие души, которые старались успокоить свою боль, уничтожая окружающих.

Прочие несчастные духи, страдая от пережитых неудач, цеплялись за остатки прошлых жизней и искали убежища от бурь в созданных из воспоминаний городах.

Многие Убийцы провели немало времени в этих призрачных городах, пытаясь понять мертвых и помочь им. Чем дольше они оставались с этими злосчастными душами, тем отчетливей понимали, что Убежище необратимо изменилось.

Судьба Харона

Для многих Убийц, в особенности тех, кто непосредственно участвовал в возведении Убежища, Харон был почти такой же значимой фигурой, как сам Люцифер. Дому по большей части удалось скрыть от остальных падших его отсутствие в Бездне, и в этом им помогло отсутствие интереса со стороны прочих мятежников. Поиски Харона стали первостепенной задачей для многих из освободившихся Халаку. Эти Харониты, как их стали называть, проводили немало времени среди душ мертвых, собирая слухи и предания о Хароне. На эту мысль их натолкнули легенды о нем, сохранившиеся среди людей и призраков. Они не могли поверить в свою удачу. По всему западному миру призраки говорили о Хароне, о его возвращении после долгого отсутствия и доблестной битве, в которой он защитил мертвых от вторгшихся орд. Все это сильно напоминало Харона, которого демоны в последний раз видели сражающимся с армиями Небес.

Поначалу слухи о скором возвращении Харона в земли мертвых наполнили Убийц надеждой. Если их бывший предводитель был свободен, разве не мог он придти им на помощь? Но когда недели сменились месяцами, а Убийцы обменялись вновь обретенными знаниями о состоянии Убежища, они узнали, что с Хароном что-то случилось и что многие верят, будто он возвратился на Небеса. Эти новости, в свою очередь, породили безумные надежды на то, что Господь, быть может, даровал падшим возможность искупления, и что вознесение Харона открывает путь другим демонам.

Кое-кто из Убийц подозревает, что ситуация вовсе не так проста и вполовину не так радужна. Во-первых, чем больше они узнают о Хароне, тем сильнее становится впечатление, что он – обычный призрак, как и все остальные, разве что более древний. Да, кое-какие из его деяний намекают на силу, которой мог бы обладать настоящий Харон, ранее бывший их предводителем. Этих Халаку также тревожит тот факт, что в историях не упоминается об исчезнувших помощниках Харона.

Те немногие Убийцы, кто напрямую столкнулся с Привязанными к Земле, в том числе и Магдиэль из Лондона, обнаружили некоторые тревожащие совпадения с теми существами, которые, по словам старших из призраков, обитают в самой глубине Убежища. Глубоко под землями теней, по истерзанному штормами морю памяти движутся ужасные твари, за которыми следуют искаженные духи. У кое-кого из падших зародилось страшное подозрение, что эти раздувшиеся, переполненные ненавистью создания, сеющие за собою разрушение, - на самом деле те немногие мятежники, которым удалось укрыться в глубинах Убежища и которые необратимо изменились за бессчетные тысячелетия, прошедшие со времени их поражения. Как и Привязанные, они стали для демонов чем-то непостижимым, и Убийцы, которые постоянно работают с Убежищем, испытывают страх (на что у них есть все основания).

Возвращение Харона?

Группа обосновавшихся в Греции Убийц пришла к выводу, что их первой обязанностью после возвращения должно стать восстановление Убежища. Уриминиэль, которая возглавляет эту группу, во время войны была одним из подчиненных Харона, а сейчас твердо уверена в том, что Убийцы, некогда создавшие теневые земли, должны принести мир в разрушенное Убежище и успокоить мятущиеся там души. Сила Убийц постепенно возрастает, и они даже добились некоторого успеха в общении с отдельными душами, но изменить ситуацию в убежище в целом им не удалось. Устойчивые преобразования материи, из которой создано призрачное царство, не доступны никому из бежавших из Ада Убийц. До тех пор, пока не освободятся более могущественные Халаку, ничего большего в этом отношении Убийцы добиться не могут.

Некоторые Убийцы пришли к неутешительному выводу: только один демон полностью понимает, как устроено Убежище, и этого демона до сих пор нигде нет. Кратковременное появление Люцифера в Лос-Анджелесе дало им надежду на то, что Харон и его помощники тоже уцелели и находятся где-то в дальних землях Убежища. Если Убийцы хотят вернуть порядок в истерзанные Вихрем земли мертвых, то им нужно найти Харона – освободить его, если потребуется, - который сможет возглавить наведение порядка в Убежище. Многие Убийцы надеются, что, если Харон избежал Божьей кары, то он мог сохранить всю ту силу, которой лишились низвергнутые в Бездну Убийцы.

На пути у этих крайних Харонитов стоит одно, но весьма существенное препятствие: у них нет почти никаких указаний на то место, где он мог бы затаиться. На тот момент, когда силы Небес брали штурмом Убежище, Харон усиленно работал над созданием нового слоя реальности, такого, который мог бы стать вечным домом для мертвых. После долгого общения с душами давно умерших людей сформировались две гипотезы.

Согласно первой, он находится в землях, известных как Далекие Берега. Некоторые мертвые считают эти почти легендарные царства чем-то вроде земли обетованной, другие же уверены, что их следует опасаться и избегать. Основная проблема заключается в том, что Далекие Берега расположены в глубине Убежища, за бушующей штормовой завесой. Но сила вернувшихся Убийц растет, и кое-кто из них чувствует, что в скором будущем сумеет предпринять экспедицию в дальние края Убежища, туда, где расположены эти земли. Те, кто рискнет отправиться в путь, подвергнут себя серьезной опасности и даже могут вернуться в Бездну, но некоторые Халаку, отчаявшись помочь душам мертвых, считают, что выбора у них нет.

Вторая версия слишком плотно завязана на предположении, что Харон и его помощники стали чуждыми, опасными существами. Призраки рассказывают о месте, называемом Лабиринтом, куда их в тяжкие времена забирали для проведения опытов и где поглощенные собственной ненавистью фантомы ведут существование, похожее на злобную пародию жизни самих демонов. Большинство считают эту территорию той частью Убежища, что расположена рядом с Адом, но кое-кто полагает, что это может быть второе Убежище, над которым работал Харон. Пока что никто уз Убийц не решается обследовать земли, располагающиеся прямо под стенами Бездны.

И мертвые восстанут

Мертвые обитатели теневых земель – не единственные призраки, с которыми общаются Убийцы. Завеса местами прохудилась и истерлась до дыр. При стечении определенных обстоятельств мертвые могут вернуться в мир живых. Некоторые из них вселяются в вещи, чтобы терзать людей. Другие входят в тела и восстают, чтобы бродить по Мирозданию жуткой насмешкой над своими прошлыми жизнями.

Некоторые из Убийц возложили на себя обязанность общения с этими неприкаянными душами, хотя мало кто может решить, что же с ними делать. Сами призраки демонстрируют явное нежелание возвращаться в Убежище, но еще больше их страшит мысль об окончательном уходе из мира живых. Халаку не слишком стремятся навязать душам их участь, потому что, как бы ни грустно им было это признавать, по-прежнему не знают, что случается с душой, сбросившей все узы мира. Ангелы исчезли, Бог, по всей видимости, покинул мир, и Халаку не знают, с чего начинать поиски ответов на свои вопросы.

Кое-где по миру, например, в канадском городке Новый Дижон или греческой Фессалии, Завеса кажется полностью уничтоженной. Эти аномалии притягивают как Убийц, так и призраков; духи ищут возможности вернуться в мир, а Убийцы хотят заштопать прорехи в Завесе, считая это частью работы по восстановлению Убежища.

Крестовый поход Туриниэля

Небольшая часть Убийц, возглавляемая Туриниэлем, открыто выразила свое несогласие с общим мнением. Они заявили, что Убежище было построено для защиты мертвых от верных Богу ангелов. Но ангелы ушли, а Убежище разрушено, так не лучше ли будет помочь призракам вернуться в мир живых, а если получится, то и в тела? Эта все увеличивающаяся группировка Убийц обосновалась в деревне в нескольких милях от Нового Дижона. Немногие живые обитатели деревни стали их рабами, а недавно усопшие селяне по-прежнему прислуживают Убийцам в той или иной форме. Последователей Туриниэля легко узнать по сопровождающим их ходячим мертвецам, поднятым и удерживаемым в одном состоянии благодаря возвращающимся к демонам знаниям.

Движение это растет и ширится, но многие Убийцы не согласны с точкой зрения Туриниэля. Во-первых, души в Убежище свободней тех несчастных, кто, оставшись на земле, вынужден цепляться за предметы или живые тела. Во-вторых, растущее количество ходящих мертвецов привлекает внимание разнообразных охотников на демонов, из-за чего последователи Туриниэля основательно задолжали обитающим по соседству падшим. Но Туриниэль, который вселился в тело убитого Эда Аткинса, прекрасно осведомлен об этих проблемах и пытается извлечь всю возможную выгоду из образовавшегося у Нового Дижона разрыва, продолжая свои исследования. Его целью стало ни что иное, как создание совершенно новой отрасли знаний, которая позволила бы взаимодействовать с оставшимися на Земле духами. Ранее, при постройке Убежища, Убийцы уже создали новое Знание. Почему бы им не сделать это снова?

Лики Смерти

Слова «выдающиеся» и «Убийцы» кажутся совершенно несовместимыми. Халаку по природе своей тихие создания, предпочитающие уединение, на которых остальные демоны смотрят сверху вниз. Но все же некоторым из них за то короткое время, что прошло после возвращения в мир, удалось возвыситься и занять весьма заметное положение, в чем им помогли или способности, полученные при вселении в тело смертного, или же собственная целеустремленность и безжалостность. Ниже приводится описание четырех из самых известных Убийц.

Магдиэль

Все, чего хочет Анила Каул, - это чтобы ее оставили в покое. Бывают моменты, когда она чувствует себя больше Магдиэль, чем Анилой, и тогда ее затягивает жизнь адского сообщества Лондона, но большую часть времени она стремится быть Анилой Каул, социальным работником и женой Тони Дотчина. В конце концов, у Анилы жизнь лучше, чем у Магдиэль.

Основная проблема Магдиэль заключается в том, что о войне она помнит очень немногое. У нее сохранились краткие воспоминания об этом времени, немногим более, чем несколько образов, но это и все. Она подозревает, что служила в Кровавом Легионе, потому что ясно помнит, как сражалась рядом с Люцифером, и уверена, что видела, как он бился в последней схватке той войны. Быстрое восстановление знаний, которые открыли ей путь в Убежище, заставляет предположить, что она была одной из тех Убийц, чья верность в равной мере принадлежала Алебастровому и Кровавому Легионам.

При этом она хорошо помнит Ад и всячески пытается заглушить эти воспоминания переживаниями Анилы, не осознавая при этом, что в своей семейной жизни, разрываясь между привязанностью к отцу-индуисту родом из Пакистана и белому мужу-агностику, она воссоздает былой конфликт, когда вынуждена была делить свою верность между Люцифером и Азраэлем. Магдиэль чувствует все возрастающее чувство вины из-за того, что захватила тело тяжело раненой Анилы, возможно, без необходимости прервала ее жизнь, и сублимирует эти эмоции, изо всех сил стараясь быть лучшей Анилой-номер-два. Если бы она была предоставлена себе самой, она, скорее всего, вела бы самую обычную жизнь – в пределах своих возможностей. Увы, но остальные демоны не могут оставить ее в покое. Обитающий под Лондоном Привязанный к Земле неоднократно пытался подчинить ее себе, а лондонский адский двор стремился заполучить ее в свои ряды, чтобы извлечь выгоду из ее знаний об этом враждебном демоне. Конфликт с терзаемыми высокой Мукой придворными Убийцами быстро положил конец этим попыткам. Новости об этих стычках быстро распространились, и она возглавила небольшую группу Убийц, которые считают своей обязанностью не допустить причинения душам мертвых большего вреда, чем им уже причинили падшие, и всячески мешают злоупотребляющим своими умениями собратьям. Она почти привыкла жить жизнью Анилы, но по мере того, как дела Халаку требуют от нее все больше времени, ее отношения с мужем становятся все напряженней. Она постоянно сражается с желанием сделать мужа своим рабом, и пока что ей удается противостоять этому искушению.

Туриниэль

Джеймс Скотт, типичный конный полицейский, довольный и сердитый одновременно. Уже в детском возрасте его привлекал образ правильного, нравственного и знающего законника, и какая-то малая его часть до сих пор верит в этот идеал. Но пара десятилетий, которые он проработал на улицах Монреаля, не слишком поспособствовала развитию чувства справедливости, а неизменный набор из насилия, наркотиков и общего презрения к морали постепенно выел ему душу. Правда, это не сделало его подходящим носителем для Туриниэля. Нужные качества он приобрел после того, как торговцы наркотой огрели его дубинкой по голове, а потом неделю пытали, заперев в подвале в одной из расположенных за городом деревушек.

Скотт внезапно оправился от нанесенных ему побоев, после чего банда просуществовала недолго. Вообще-то сейчас парочка наркоторговцев обитает в той дубинке, которой его избивали – в качестве своеобразной компенсации за то, что позволили ему вернуться в мир.

Через некоторое время Скотт вернулся к работе, но вскоре понял, что большую часть времени проводит, общаясь с неприкаянными духами, которых он находил по всему городу. Он подал заявление об отставке, порвал все связи с друзьями и немногими оставшимися у него родственниками и отправился в Новый Дижон, чтобы расследовать слухи о появившейся там прорехе в Завесе. Там он узнал, что территория оцеплена по приказу правительства, а также что она мили вокруг кишит призраками. Он собрал группу Убийц, разделяющих его точку зрения, и обосновался в деревне в нескольких милях от окружавшей город запретной зоны.

Туриниэля терзало чувство вины по отношению к страдающим призракам. Нужно было что-то сделать, чтобы вернуть их в тела. Убежище больше не было безопасным местом. Через несколько месяцев эта идея полностью поглотила его. Но местным стало известно о странных событиях, происходящих в его доме в пригороде. Случаи «вандализма» в окрестных моргах и похищение тел из больниц насторожило всех, и теперь Скотт и его помощники в любой момент могут оказаться под следствием, начатым властями.

Уриминиэль

Некоторых людей рак убивает быстро. Для других он принимает форму долгого угасания, когда жизнь поддерживается радио- и химиотерапией, а краткие периоды ремиссии заканчиваются появлением новой опухоли. Селина Диомидис уже пятый год вела нескончаемую борьбу с раком легкого и толстого кишечника, когда ее дух наконец надломился – вскоре после того, как она, страдая от болей, прогнала от себя последнего члена своей семьи. Уриминиэль ощутила непреодолимую тягу к этому измученному телу, медленно погибающему под грузом метастазов, расползшихся по всем его органам и системам. Понадобилась почти три месяца, прежде чем Селина поняла, кем она стала, но что это были за три месяца! Рак перешел в стадию ремиссии, а затем полностью исчез. Врачи не скрывали удивления, говоря у чуде. Родственники, жившие отдельно от Селины, соглашались с ними и неустанно благодарили бога за ее чудесное исцеление. Когда Селина открыла им свою новую природу, они быстро согласились служить ей.

В следующие месяцы она быстро восстанавливала свои способности, все больше и больше общаясь с местными призраками, помогая одним и уничтожая других. Селина старалась как можно чаще бывать в Убежище, собирая всю возможную информацию о величайшем из достижений Убийц. Ее разросшиеся связи среди мертвых привлекли внимание афинского тирана, который пригласил ее в Министерство Орлов - и получил отличные результаты.

Большой объем добровольно предложенной Веры, который Селина получает от своей семьи, позволил ей быстро продвинуться при афинском адском дворе и со временем занять пост Министра Орлов, что для Халаку считается редким достижением. Но по мере того, как возвращались ее воспоминания о войне, ей все больше хотелось узнать о судьбе Харона, с которым они, насколько она помнила, бок о бок работали над созданием Убежища. Каждое путешествие в Убежище усиливало ее страдания, так как она видела, в какое ужасное состояние пришло все, что было создано ими, и как мечта об убежище на деле оказалась заполненным мучениями кошмаром.

Воспоминания Селины позволяют надеяться на то, что поиски Харона не окажутся безрезультатными. О том, что он уцелел, свидетельствуют мифы ее родной страны. Удерживая за собой пост в афинской Пентархии, Селина вместе с тем использует встречи в Убежище для создания сети их Убийц, которые продолжают поиски новых сведений о герцоге и фрагментов его Истинного Имени. Она надеется, что в следующем году или немногим позже ей удастся провести ритуал и вызвать герцога из самого дальнего уголка Преисподней, чтобы он снова мог возглавить своих сторонников и восстановить Убежище.

Сауриэль Отрекшийся

За неимением более точного слова, Ксавьера Кортеса можно назвать полным и законченным ублюдком. Благородное призвание к убийству стало для него источником нескончаемой радости, и он только встал на этот путь. Но до появления Сауриэля Ксавьер производил куда более скромное впечатление, хотя сам он в этом не был виноват. Не был же он виноват в том, что его папаша и братец время от времени поколачивали его. Черт, да и в том, что он не мог совладать с собственной женой и принялся в отместку колотить его, тоже не было его вины. Ну, может, он был виноват в том, что его Консуэла наставляла ему рога с несколькими парнями из их городка, словно желая таким образом отомстить ему за скотское обращение.

Подобное публичное унижение могло далеко завести, оно и довело его до пули, пущенной себе в лицо. Первым воспоминанием для вернувшегося на Землю Сауриэля стала дикая головная боль и переполнявшее его желание кого-нибудь убить. Он довольно быстро покончил с прошлым, разобравшись с женой, ее любовниками и несколькими любопытными прохожими, но желание убивать становилось все сильнее и наконец полностью поглотило бывшего великого герцога Люцифера.

Изначально Сауриэль был одним из младших Убийц, и своего положения он добился благодаря высокой эффективности в сражениях. На последних этапах войны он стал одним из самых доверенных помощников Люцифера, уничтожив немалое количество малимов. Ад плохо сказался на Сауриэле, а жизнь в теле Ксавьера только укрепила его ненависть. Он бросил взгляд на порочный, опасный мир, в котором обитал его носитель, и решил, что такому существованию надо положить конец. За время отсутствия демонов мир превратился в руины, а все возможности восстановить его давно утеряны. Пришло время смахнуть с доски фигуры и начать все заново.

Разумеется, Сауриэль весьма талантлив во всем, что касается смерти. Он прекрасно умеет принуждать других демонов, оказавшихся под его руководством, к уничтожению вещей, растений и вообще всего, что попадает в поле зрения, спасибо его носителю, который в совершенстве владел искусством подавления и запугивания. Прочие Жаждущие быстро примкнули к нему, полагаясь на его руководство, которое Сауриэль охотно им обеспечивает. Он хорошо обучил своих сторонников: бить надо сильно и по болевым точкам. Довольно легко определить, где в данный момент находится Сауриэль и его помощники: на это указывают такие признаки, как война банд, серийные убийства, природные катастрофы и вспышки терроризма. Нет, в одном месте можно обнаружить не более двух признаков за раз. Так веселее.