Британское посольство, Пекин
Вторник, 12 ноября, 1912
Миссис Эшер,
Могу ли я надеяться, что вы уделите мне пять минут вашего времени? Я ни в коем случае не осмелился бы беспокоить вас, если бы не дело величайшей срочности и важности.
Ваш преданный слуга,
Эдмунд Вудрив- Прошу вас, мэм, - миссис Пиллей удержала руку Лидии, не давая ей порвать записку. – У него был такой отчаявшийся вид, когда он повстречал меня в фойе. Вряд ли бы он прождал вас все утро из-за какого-нибудь пустяка.
читать дальше- Вот как?
Лидия повертела листок в обтянутых черным шелком пальцах. Сама она вполне ожидала чего-то подобного от самого настойчивого из своих поклонников. Когда они с Мирандой, Элен и миссис Пуллей проходили через фойе, возвращаясь с прогулки к стенам Внутреннего города в компании Аннетты Откёр, Лидия мельком заметила его высокую нескладную фигуру с выпирающим животом. Едва он начал вставать из кресла, она ускорила шаг и поспешила к лестнице.
Ее вымотали постоянные мысли о том, что сейчас происходит в горах Сишань – о Джейми, вступившем в схватку с Иными, то ли спящими, то ли бодрствующими, о Симоне, которому предстояло навеки остаться в шахтах с этими существами. Все то время, пока они обозревали пугающее своим величием море серых, зеленых и алых крыш, Аннетта Откёр, которая, конечно, любила посплетничать и отличалась коварством, умело поддерживала разговор о пустяках, не позволив себе в адрес Лидии ни единого замечания об отсутствующем виде и молчаливости.
Как с удивлением осознала Лидия, свежеиспеченная вдова могла рассчитывать на послабления.
Но едва ли Эдмунд Вудрив проявит такое же понимание.
- Прошу вас, - в голосе маленькой няни слышались слезы. – У него преданное сердце, мэм, и он так вас любит.
- Он задолжал клубу, портному, торговцу вином и лондонскому обувщику более пятисот фунтов, - сухо ответила Лидия. – И любовь в нем подогревается мыслью о независимом доходе, который позволил бы ему рассчитывать на продвижение по службе.
Миссис Пиллей слегка покраснела. В ее глазах читалась мольба. Она знала, что ее чувства к посольскому чиновнику навеки останутся неразделенными, ведь без приличного приданного ни он, ни кто-нибудь еще не проявит к ней интерес…
«Если, конечно, он не решил приударить за ней, чтобы она помогла ему с запиской», - подумала Лидия, одолеваемая одновременно жалостью и подозрительностью.
Бросив взгляд на лицо няни, она утвердилась в своей догадке. Ну конечно же, так все и было.
Лидия вздохнула, чувствуя легкую дурноту, и изучила свое отражение в зеркале. Затем удалилась в спальню, чтобы исправить ущерб, нанесенный ее внешнему виду за час степенной прогулки под защитой многослойной вуали (которой хватило бы, чтобы поставить навес над лужайкой в Новом колледже). Немного рисовой пудры, легкий слой туши на ресницах («Может быть, я и вдова, но это не повод выглядеть испуганной»), аккуратно приглаженные волосы… Поправив прическу, она убрала очки в серебряный футляр, снова натянула перчатки и спустилась в фойе, напоминая себе, что нужно быть вежливой и при этом не скрывать горя.
Симон…
Он сумеет выбраться…
Спустившись по лестнице, Лидия увидела Вудрива, меряющего шагами коридор перед дверью в маленький частный кабинет. Краем глаза она заметила китайского бригадира, который о чем-то спорил с управляющим у стойки, и трех рабочих, стоявших рядом с грудой свернутых ковров. Вудрив поспешил ей навстречу и взял ее за руку с благоговением, за которым почти не чувствовалась нервозность жеста.
- Мадам… миссис Эшер… благодарю вас! Мне действительно не хотелось причинять вам хлопот, но у меня не было выбора…
Он завел ее в кабинет с синими шторами и закрыл дверь.
Из кресла у камина поднялся Грант Хобарт.
- Миссис Эшер…
Лидия резко повернулась к Вудриву. На его лице читались отчаяние и вина.
- Пожалуйста, миссис Эшер, простите меня, прошу вас! Мистеру Хобарту нужно поговорить с вами. Он сказал, что писать вам бесполезно…
- Я и в самом деле не ответила бы на его письмо, - гневно ответила Лидия, - поскольку не хочу говорить с ним. Говорить с человеком, который оболгал моего мужа? Который, испугавшись, что станет известно о запятнавшей его руки крови, обрек Джейми на смерть?
- Крови? – Вудрив бросил умоляющий взгляд на Хобарта, который в два шага пересек кабинет и оказался рядом с Лидией.
«Он отвратительно выглядит, - подумала Лидия, стараясь не щуриться, чтобы лучше рассмотреть Хобарта. – Словно после лихорадки. Переживает из-за Ричарда? Но ведь ему прекрасно известно, почему убили Холли Эддингтон».
- Сами его спросите, - холодно сказала она. – Или он заплатил вам за то, чтобы вы не задавали вопросов?
Из-за нахлынувшей злости ей потребовалось несколько мгновений, чтобы узнать запах, исходивший от одежды Хобарта. Из-под сбивающего с ног аромата французского одеколона пробивалась сладковатая вонь разложения и гнили… и что-то еще, какой-то химикат… хлороформ?
Она развернулась, чтобы выбежать прочь из кабинета, но было слишком поздно. Хобарт с силой схватил ее за руку и закрыл ей рот и нос влажной тряпкой. Лидия задержала дыхание, пнула его по щиколотке…
И тогда из-за шторы, наполовину прикрывавшей дверной проем, вышел китаец, одетый на европейский манер, одной рукой зажал Вудриву рот, а второй вогнал ему в шею стальной стилет длиною в фут под таким углом, чтобы лезвие, пронзив горло, вошло (как предположила Лидия) в продолговатый мозг и мозжечок. Последней ее мыслью перед тем, как потерять сознание было: «Отличный удар, учитывая обстоятельства…»
***
Эшер почуял яогуай примерно за пятнадцать минут до того, как те окружили его небольшой отряд. Дрожащего света двух фонарей едва хватало для того, чтобы считать повороты и различать редкие ориентиры, отмеченные на карте: вот эта вырубка (или углубление) в самом деле была заброшенной камерой, заполненной «пустышкой», как говорили в Уэльсе, или же они еще не дошли до нужного места? И что значил внезапный подъем пола: то, что они свернули не в тот тоннель, или же что за двадцать лет, прошедшие со времени составления карты, пол успел вспучиться? В шахте было холодно, но Эшер вспотел от постоянной концентрации внимания; больше всего ему сейчас хотелось знать, сколько еще им осталось идти до места взрыва и как быстро распространится выпущенный из баллонов газ.
И где сейчас солнце.
Идущий перед ним рядовой Сэки прошептал: «Нани-ка ниои дэсу ка?» - и через мгновение Эшер тоже ощутил гнилостный рыбный запах, смешанный с вонью немытого тела.
Сорок, как сказал Исидро.
Он сверился с картой.
- Сюда. Здесь есть ствол, выходящий в нижнюю галерею, а чуть дальше – еще один, ведущий наверх.
Если, конечно, они не перепутали тоннели.
Ствол действительно был – штрек обнаружился через несколько ярдов, не в том месте, где показывала карта; там же нашлась и лестница с подгнившими перекладинами, которые трещали и шуршали под весом людей, спускавшихся в черный провал глубиною в сорок футов. Потолок галереи нависал в каких-нибудь пяти футах от пола, местами вода доходила до лодыжек, из-за чего идти приходилось с опаской, то и дело оскальзываясь.
Затем, подобно порыву ветра, за которым следует шторм, до них донеся шорох когтей и крысиная вонь.
За освещенным пятном Эшер заметил движение и увидел реку блестящих глаз. Он торопливо расчехлил сопло и поджег запальник (осталось всего шесть спичек...), но когда он направил струю пламени на крыс, до первых их рядов оставалось не более двух ярдов. Крысы заверещали, выталкивая вперед горящих вожаков, затем все их скопище разбежалось, образовав полукруг. Мицуками и Нисихару прошлись огнем по движущимся флангам крысиной армии; после долгих часов в темноте вырывавшееся из огнеметов пламя ослепляло.
Господи, хоть бы это была единственная стая…
Так и оказалось. Уцелевшие крысы с писком унеслись прочь, обугленные тела образовали под ногами зловонный, местами шевелящийся ковер, на котором тут и там догорали остатки горючей смеси. Эшер двинулся вперед, наступая на мягкие тушки. Он надеялся, что дальше, в конце галереи, и в самом деле есть ведущий наверх ствол, и лестница там сохранилась настолько, что выдержит их вес. За спиной раздался плеск воды, встревоженной крохотными лапками, затем – царапанье когтей по камням.
- Там! – выдохнул Карлебах.
Когда тускнеющий свет фонаря выхватил из темноты уходящий вверх ствол, оттуда упала крыса. За ней последовали еще две.
Вот же дрянь.
- Я пойду первым, - Эшер встряхнул висящий за спиной ранец огнемета, проверяя вес. Слишком легкий. Сколько еще смеси у него осталось?
Он догадывался, что ждет их вверху.
Крысы выстроились вдоль самой верхней планки, окружили яму, из которой торчали концы скрипучей лестницы. Глаза угольками светились в темноте, образуя невысокую живую стену. Эшер выпустил в них струю пламени, поднялся еще на ярд (прицепленный к поясу фонарь неуклюже раскачивался на уровне бедра), затем ухватился поудобней и снова выстрелил, расчищая край ствола. Еще несколько перекладин, и вот уже его локти упираются в твердый пол. Он еще раз нажал на спусковой крючок, заливая желтым жидким огнем площадку в несколько ярдов. Выбрался наружу и крикнул вниз:
- Поднимайтесь! Живо!
Он опять прошелся струей огня по надвигающимся крысам, чтобы отогнать их прочь. Через несколько мгновений огнемет выплюнул последние сгустки пламени и с шипением затих; следующую волну грызунов смел Мицуками, а Эшер, бросив пустой баллон, протянул руку Карлебаху, помогая тому подняться по лестнице. Старик, задыхаясь, цеплялся согнутыми в запястьях руками за перекладины, снизу его подпирал и подталкивал рядовой Сэки.
- Через эту камеру проходит тоннель, - с трудом выдавил Эшер, наконец вытянув Карлебаха из ямы. – Нам нужна та его часть, которая уклоняется влево.
Догорающая смесь освещала лишь небольшой пятачок пространства, остальная камера терялась во мгле. Когда крысы отступили, Эшер направился к стене, которая, как он знал, должна быть где-то неподалеку – на карте камера выглядела небольшой. Вдоль ее стен высились груды «пустышки» и камня: долгое время эту часть шахты использовали для сброса отходов. Кучи мусора кишели крысами. Эшер и его товарищи двинулись вдоль стены, но обнаруженный ими проход отклонялся вправо, а когда фонарь Эшера погас и Нисихару зажег свой, его желтый свет отразился от блестящих глаз.
И глаза эти принадлежали не крысам.
Эшер выругался, продолжая идти вдоль стены туда, где, как он теперь знал, начинался левый проход; за его спиной Мицуками тихо отдал какие-то указания своим людям. Скорее всего, у каждого из них не более дюжины патронов, и этого количества вполне хватило бы, столкнись они с разбойниками…
От нужного прохода их отделяло не более двух ярдов, когда оттуда выскочило четверо яогуай.
Эшер впервые видел этих неуклюжих созданий при свете ярче лунного. В их манере двигаться было что-то звериное, но приближались они с пугающей быстротой, раззявив клыкастые пасти. Он почти в упор выстрелил из пистолета в первую тварь, и тут же один из солдат разрядил винтовку во второе чудовище. Один из яогуай сумел подняться на ноги, другой, которому выстрелом снесло полчерепа, упрямо полз в их сторону до тех пор, пока Мицуками не выпустил в него из огнемета остатки горючей смеси. Из правого прохода в другом конце камеры появилось еще несколько яогуай; твари скачками двинулись к ним сквозь темноту, сверкая глазами, и тогда равви Карлебах выверенным движением поднял дробовик и разрядил один из стволов в ближайшего противника, подошедшего к нему на расстояние в десять футов.
Результат потряс всех. Тварь завопила, зашаталась, царапая себя огромными когтистыми лапами. Кровоточащие раны покрылись волдырями ожогов. Остальные яогуай отступили, и в то же мгновение старик, развернувшись, разрядил второй ствол в двух тварей, загородивших вход в левый тоннель. Яогуай с визгом упали на пол, раздирая дымящиеся раны. Мицуками отстегнул пустой огнемет и шагнул вперед, поднимая тускло блеснувший меч, и тогда самый высокий из яогуай (даже сгорбившись, он был ростов почти в шесть футов) бросился на Карлебаха и схватился за ствол дробовика, словно намереваясь вырвать оружие…
И замер, глядя на старого профессора.
Карлебах, лихорадочно перезаряжавший дробовик, остановился и тоже посмотрел на него.
В похожей на собачью морде не оставалось уже ничего человеческого, но когда Эшер поднял пистолет и в упор выстрелил в голову твари, краем сознания он отметил, что поредевшие волосы, кишащие вшами, хотя и были такими же темными, как у прочих, сохранили волнистость и в свете фонаря отливали темной медью.
Выстрел отбросил яогуай на пол. Эшер схватил Карлебаха за рукав пальто и втолкнул в левый проход. Нисихару выпустил струю огня, чтобы прикрыть их отступление, и Эшер бросился в проход, молясь, чтобы память не подвела его и дальнейшее расположение тоннелей соответствовало бы карте. Вот наклонный коридор, отмеченный на планах горнодобывающей компании. Потолок провисает под тяжестью давящей сверху горы, пол усыпан обломками подпорок… вот еще один уклон…
Еще одна галерея, на этот раз с высоким сводом, с остатками лесов у ближайшей стенки. Эшер выломал из прогнивших креплений кусок жерди, неуклюже расправил карту… и резко обернулся, когда в футе от него блеснули вдруг глаза.
Белая рука, холодная, как у трупа, не дала ему взвести револьвер.
- Сюда, - указал Исидро.
- Мы взорвали этот тоннель еще утром, - выдохнул Эшер.
- Тупые протестантские ублюдки!
Карлебах выругался, вскинул дробовик…
Исидро исчез.
- Здесь, внизу, они тоже есть! – профессор, едва стоя на ногах, провел рукой по лицу. – Я знал! Я знал, что это ловушка! Я чувствовал их присутствие…
Земля под ногами дрогнула, словно где-то ударили в огромный барабан. Далекий взрыв был настолько сильным, что с куч пустой породы покатились камни, а леса зашатались и задребезжали. С потолка посыпалась пыль. Затем раздался еще один взрыв, на этот раз – дальше и сильнее, чем в первый раз.
- Вот и все, - сказал Эшер. – Баллоны взорваны, выход обрушен.
Все молчали, не зная, что сказать. «Лидия, - подумал он. – Миранда…»
В дальнем конце галереи мелькнул огонек. Слабый старческий голос окликнул их:
- На ши шэй?
«Кто здесь?»
И Эшер закричал в ответ, не веря собственным ушам:
- Цзян?
Остальные молча смотрели, как размытое белое пятно приближается, превращаясь в старика, на удивление ловко передвигающегося по покатому и скользкому полу. В одной руке он держал посох, во второй – дешевый жестяной фонарь, в свете которого его длинные седые волосы казались прядками дыма.
- Хвала владыке Яме и всем князьям Преисподней за то, что открыли мне путь в это ужасное место, - сказал Цзян, подходя ближе. – Все входы в шахту обвалились…
- Как вам удалось войти?
- Я знаю тайный ход, который начинается в подземельях храма Скрытого Будды. Я учился там после смерти жены. Его построили при династии Сун, когда из-за возросшего влияния общества Неба и Земли император приказал…
Старик всмотрелся в лица стоявших перед ним людей.
- Те создания, которых я встретил…
- Выводить нас, - приказал Эшер. – Ядовитый газ, скоро, быстро, сейчас…
Мицуками замер на краю освещенного пространства, вслушиваясь в темноту; Карлебах и двое солдат, не знавших ни слова по-китайски, все так же пялились на седоволосого монаха, словно тот спустился к ним на огненной колеснице.
- Ядовитый газ? – белые брови сошлись над переносицей в гримасе отвращения. – Что за ужасная вещь! Мо-цзы, живший в эпоху Весен и Осеней, писал, что ядовитым дымом от горящей горчицы можно окуривать неприятеля, но тратить человеческую мудрость и энергию на такие глупости…
- Глупостью для нас было бы умереть здесь вместе с яогуай, - деликатно прервал его Эшер.
- Ох, ну конечно же! – старый даос кивнул и двинулся назад, в том направлении, откуда пришел. – Верное замечание. Да, яогуай… Но и у яогуай должен быть свой путь и свое место в нашем мире. Будда учил, что даже в самых отвратительных насекомых таится природа Будды.
- Вот они, - сказал Мицуками.
За их спинами в темноте проступили блестящие глаза. Мицуками жестом указал рядовому Сэки на Карлебаха и отдал какой-то приказ; юноша переда фонарь Эшеру и подставил плечо под руку старого профессора. Пол перед ними внезапно заполнился крысами, сбегающими и падающими с лесов; раздался еще один короткий приказ, и Нисихару выстрелил из огнемета.
- Невероятно, - пробормотал Цзян. – В эпоху Весен и Осеней Сунь-цзы писал о подобных устройствах…
Эшер без лишних церемоний развернул его к концу галереи:
- Бежим!
Они побежали. Горючая смесь закончилась, и Нисихару на ходу сбросил лямки ранца, затем повернулся, чтобы выстрелить из винтовки в настигающие их силуэты яогуай. К их вони примешивался слабый запах хлорина, который становился все сильнее по мере того, как газ заполнял шахту. Еще на берегу пекинских озер Эшер отметил, что яогуай передвигаются с быстротой и точностью косяка рыбы. Вот и сейчас они рассеялись по галерее. Несколько тварей вскарабкались на леса и теперь перебирались по ним с пугающей ловкостью, расходясь в стороны, чтобы уберечься от выстрелов. Чтобы прицелиться, людям пришлось бы остановиться, но остановиться для них значило умереть.
- Сюда! – Цзян ободряюще махнул посохом.
Галерея заканчивалась наклонным тоннелем, на стенах которого виднелись огромные, начерченные мелом кресты – видимо, так Цзян отмечал дорогу, чтобы не заблудиться. Двое яогуай спрыгнули с лесов и приземлились перед входом в тоннель, скаля длинные зубы. Эшер не заметил движения, но в устье тоннеля, за спинами тварей, вдруг возник Исидро, худой до изнеможения и довольно потрепанный. Он двумя руками ухватил одного яогуай за голову и свернул ему шею. Эшер услышал хруст костей, но когда Исидро отшвырнул тело прочь, тварь снова поднялась, пошатываясь и слепо размахивая руками в поисках жертвы. Второй яогуай бросился на Исидро, разинув зубастую пасть, но Мицуками одним ударом меча отрубил ему обе руки, а затем, когда Исидро ловко ушел в сторону, и голову.
С лесов спускались новые противники, со стороны галереи подходил целый отряд – не менее двадцати чудовищ. Карлебах выстрелил в них, и тогда один из яогуай схватил его. Когти прорвали толстую ткань пальто, вторая лапа вцепилась старику в седые волосы. В следующее мгновение тварь распростерлась на полу – ее сбил с ног самый высокий яогуай, в голове которого зияла оставленная пулей Эшера дыра; отшвырнув мелкого собрата, яогуай поднял выроненную рядовым Сэки винтовку и, размахивая ей как дубиной, бросился наперерез приближающимся сородичам.
Остальные яогуай отпрянули под его натиском. Он коротко оглянулся назад, на Эшера, на Карлебаха и небольшую группу людей, жавшихся к освещенному фонарем устью тоннеля.
Карлебах прошептал:
- Матьяш…
Яогуай оскалился, подобно мартышке, и заверещал. Затем развернулся и снова двинулся к своим собратьям, чтобы отогнать их подальше.
- Идем! – сказал Эшер. – Бежим!
Он схватил Карлебаха за руку и, спотыкаясь на неровном полу, потянул вслед за Цзяном, чей фонарь мелькал впереди. Ствол шахты был помечен еще одним белым крестом.
- Вверх, - поторопил их Цзян. – Быстро…
Запах хлорина и в самом деле усиливался, и Эшер уже начинал кашлять; легкие горели, ребра болели, словно в них вонзили штык, на глазах проступали слезы.
- Идите, - он сбросил ранец с последними двумя шашками гелигнита. – Я за вами…
- Вы идиот, - раздался голос Исидро, когда остальные скрылись вверху, на шаткой лестнице.
Эшер закашлялся и не смог ответить. От боли в боку перед глазами все плыло.
– Как это устанавливается?
- Взрыватель… в середину…
Холодные руки вырвали у него провода. Что ж, кое-кому не надо дышать…
- Поднимайтесь.
- Лидия, - просипел Эшер, - У Цзо… сказали, что она у них…
Исидро витиевато выругался по-испански.
- Ступайте. И, прежде чем взорвать здесь все, прикройте меня от этого сумасшедшего еврея.
Преодолевая головокружение, Эшер полз вверх по перекладинам, уходящим куда-то в темноту. Высоко над головой маячило бледное пятно света. Ощущение было такое, словно он пытается выплыть из черного колодца.
Его схватили за руки, вытянули наверх. Заметив, что Мицуками опустился на колени рядом с подрывной машинкой, Эшер выдохнул: «Подождите», зашатался, взмахнул руками, будто в попытке сохранить равновесие, и упал, отбросив фонарь и машинку куда-то в темноту.
Наступившая тьма была подобна внезапной слепоте. Эшер, ловя ртом воздух, лежал на полу и вслушивался в крики и возню. Значит, Исидро услышал голоса в шахте, покинул защищенное серебряными прутьями убежище и последовал за ними, пользуясь тем, что Иные отвлеклись…
Холодные костлявые пальцы с длинными острыми ногтями коснулись его руки, прижали ладонь к горячему металлу фонаря. Нащупывая спички, Эшер прохрипел:
- Я нашел его, - и снова зашелся в кашле, который буквально выворачивал его наизнанку.
При первом же проблеске огня Мицуками схватил машинку и нажал на рычаг.
Глубоко под ними всколыхнулась земля. Из шахты вырвались густые клубы пыли, закрывая свет фонаря и заполняя небольшую пещеру, обтесанные стены которой покрывали столбцы буддийских текстов, выбитых в камне.
Грохот затих, и наступила тишина. Карлебах подковылял к краю шахты и опустился на колени, молитвенно сложив искалеченные руки. Цзян, стоявший рядом с фонарем, видимо, догадался, что именно произошло в галерее; одну худую руку он положил на плечо старого ученого, а второй нарисовал в воздухе благословляющий знак.
Исидро бесследно исчез.
@темы:
прочие переводы, Барбара Хэмбли