Только здесь, в приюте для прокаженных, я чувствую себя как дома.

Некогда – кажется, это было вечность назад – мои люди называли меня Скалой Константинополя, и я открыто ходил среди Проклятых золотого города. Меня окружали владыки в пурпуре и священники в черном; мне оказывали уважение и почитали как правителя Проклятых.

Но это осталось в прошлом. Я видел, как горел мой любимый город, и мой патриарх изгнал меня прочь. Чертова ведьма убила его в наказание за гордыню и красоту, отчего ночь стала еще темнее. Прекрасная мечта, баюкавшая меня на своей груди, ныне превратилась в руины.

Здесь, в землях, где священники говорят на латыни вместо греческого, где правят короли, а не императоры, где патриархов сменили папы, я – лишь еще один изгой. Даже Проклятые сторонятся меня из-за моего тройного бесчестья. Я Носферату, и моя внешность оскорбляет франкских дам и рыцарей ночи. Я грек, и мой язык звучит оскорблением для священников и прелатов Рима. Я иностранец, и мое присутствие оскорбляет воюющих князей Европы.

Поэтому я нашел приют здесь, в лепрозории святого Сильвестра. Аббатство с таким же названием расположено в нескольких часах ходьбы вверх по дороге, но монахи предпочитают держаться от нас подальше. Мы все здесь прокаженные, жертвы разъедающего кожу проклятия, сразившего немало людей. Среди нас есть бывшие рыцари, священники, земледельцы, торговцы и ремесленники. Но теперь мы все – прокаженные. Когда мы пускаемся в путь или принимаем гостей – что бывает очень редко, - нам приходится кутаться в мешковину и звуками трещоток предупреждать о своем нежеланном присутствии. От наших здоровых собратьев нам достаются пинки и презрение, иногда – мелкие монеты и гниющие объедки.

Но по ночам в приют никто не приходит, и тогда наступает мое время. Мы отбрасываем прочь плащи и трещотки и с мрачной гордостью выставляем напоказ наше уродство. Пока ночной ветерок обдувает наши язвы и гниющую плоть, мы разговариваем о тех благах, которые дало нам проклятие. Мы говорим, что только отверженным дано видеть сквозь маски. С каждым ударом рыцарской плети, с каждым жалостливым взглядом монаха мы все четче видим ложь, таящуюся за благородством и милосердием. Мы спорим обо всем этом и представляем, как можно было бы тайком, под покровом ночи, отплатить за пережитые при свете дня унижения. Мы замышляем убийства, прелюбодеяния, похищения и разбой.

Для большинства из нас эти разговоры – лишь жалкое утешение, помогающее приглушить страх и заполнить темные часы между сумерками и отходом ко сну. Но есть и те, кто видит открывающиеся перед нами возможности, кто готов сбросить владык с их тронов, если бы не ослабевшие изувеченные конечности. Они – мои братья по духу, несколько глотков моей крови дадут им нужную силу. И с каждым глотком мы повторяем одно слово, которое ведет нас вперед.

Месть.